Читаем Языковеды, востоковеды, историки полностью

Конечно, такая тематика сразу заставляла вспоминать о М. А. Шолохове, тогда уже живом классике и почти земляке (Вёшенская и Митякинская станицы входили даже в один округ области Войска Донского, хотя имели некоторые различия, в том числе диалектные, что подчеркивал отец). Алпатов никогда лично не знал Шолохова, хотя еще до техникума на учительских курсах от коллег из Вёшенской слышал, что там объявился свой писатель, фамилия которого показалась отцу какой-то совсем «не писательской». Уже после выхода романа живший в Вёшенской друг отца по техникуму устроил там читательскую конференцию, отец поехал в знаменитую станицу, взяв и меня. Он ехал в надежде встретиться с классиком и подарить ему роман, но секретарь Шолохова (тоже его знакомый еще по Ростову) не пропустил. Но существование столь крупного писателя со столь близкой тематикой, конечно, уязвляло Михаила Антоновича (к тому же он с детства усвоил казачью привычку смотреть сверху вниз на местное не казачье население, а Шолохов был не казак), отсюда он так выделял ошибки Шолохова в описании боя под Глубокой. Видимо, поэтому он, в конце концов, решил разойтись с «Тихим Доном» и начать эпопею не с предреволюционных лет, как первоначально планировалось, а с первых лет ХХ в., Шолоховым не затронутых, пожертвовав идеей сделать себя прототипом главного героя. В итоге роман, где Михаил Антонович в соответствии с реальным временем лежит в люльке и еще не может действовать, так и остался в пределах 1903–1905 гг.

Сильная сторона романа – в изображении казачьего быта. Как и в исторических сочинениях, перед глазами Михаила Антоновича стояли живые люди, известные ему не из книг, а из самой жизни. Почти у всех казачьих персонажей романа есть реальные прототипы. Картина перекликается с начальной частью «Тихого Дона», но не повторяет Шолохова, есть у автора и свое. Но историк часто подавлял в авторе писателя. Он старался, как тогда полагалось, давать широкую картину российских событий, перенося действие то в Киев во время всеобщей стачки, то на поля сражений Русско-японской войны, то в Петербург в день 9 января. Все это он описывал, разумеется, не по личным впечатлениям, а по историческим документам. И получалось хуже. После выхода в свет роман стал сочинением «местного значения»: как я уже упоминал, на Дону «писателя-земляка» принимали хорошо, а в Москве на него не обратили внимания.

Потом были вышеупомянутые автобиографические «Возращение в юность» и «Вадимка» (изданный также в украинском переводе). И еще несколько опубликованных рассказов на основе глав романа, не вошедших в окончательный текст, и несколько журнальных публицистических статей, часть которых составила небольшую книжку в «Библиотеке «Огонька». Две темы этих статей: призыв к писателям уважать историю и не допускать исторических ошибок и проблема «Казачество и революция». Для отца, казака и в то же время коммуниста, важно было доказать, что революция и советские преобразования были естественным выходом из той ситуации, в которой находились донские казаки, и продолжением казачьих традиций. Сейчас принято всю эту проблему оценивать прямо противоположным образом, сводя к «расказачиванию» и страданиям казаков из-за их происхождения (отец никогда не имел неприятностей по этой причине). Этого нельзя забывать, однако судьба моего отца все-таки показывает, что бывало по-разному.

Но на Дону его вспоминают как видного выходца из казаков, и «Казачья энциклопедия» – единственная энциклопедия, куда включили статью о нем (ее попросили написать меня).

Многое осталось неопубликованным и хранится у меня, прежде всего, «Академические рассказы», юмористические картинки из жизни среды, в которой Михаил Антонович вращался во вторую половину жизни. Об одном из этих рассказов – «Полиглот» – я упоминал в очерке о С. А. Старостине. А многое он по тем или иным причинам не сохранил, в том числе яркий памфлет о Н. С. Хрущеве, написанный под впечатлением его падения, и сочиненную им лекцию профессора И. В. Лучицкого, о которой я скажу в самом конце.

Жизнь Михаила Антоновича Алпатова в последние 26 лет жизни – это в основном его исторические и литературные сочинения. Он поздно пришел в науку: диплом вуза получил в 33 года, кандидатскую диссертацию защитил в 44 года, докторскую диссертацию незадолго до 63-летия. Все его оппоненты по обеим диссертациям были моложе диссертанта, Зимин и Королюк почти на 20 лет. Хотелось многое успеть. К тому же отец (в отличие от матери, которая умела писать быстро и легко, что ей очень помогало) всегда писал трудно, медленно, трудился над каждой фразой, стремясь к совершенству.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное