Языковеды, востоковеды, историки

В 60-е гг. Конрад уже не писал книг, специализируясь в жанре проблемной статьи, посвященной общим вопросам культуры и литературы, отчасти истории (от лингвистики он отошел). Впрочем, из этих статей разных лет сложилась его последняя, самая известная книга «Восток и Запад» (1966; 2-е издание посмертно в 1972). В статьях проявились постоянные черты подхода ученого: культуроведческая направленность, связь с современностью, проблемность. В это время интерес к культуре возрос, придя на смену прежнему увлечению социально-экономическими проблемами, а проблемность и выход отовсюду в современность были ведущими принципами, например, «Нового мира» времен А. Т. Твардовского. Конрад там также печатался. Знак качества!

Едва ли не главным ключевым словом у академика в те годы становится гуманизм: «Гуманизм существовал и в древности и в средние века, притом повсеместно». Он «существует ровно столько времени, сколько существует человеческое общество; и будет существовать ровно столько же, сколько будет существовать человек». В гуманисты Конрад зачислял любого достойного человека, о котором писал. Такой подход трудно назвать материалистическим, гораздо больше он согласуется с конфуцианским «верховным законом человеческой природы – человечностью», с которым прямо сопоставлял свои взгляды Конрад в одной из статей.

К тому времени слово «гуманизм» в официальном советском языке уже имело (в отличие от первых лет после революции) положительную окраску, но принято было противопоставлять «классовый» гуманизм «абстрактному», который осуждался. А гуманизм, существующий «столько времени, сколько существует человеческое общество», уже не абстрактный, а «сверхабстрактный». Здесь уже проявлялось расхождение Конрада с официальной идеологией. Но читателям это нравилось.

И вновь, как когда-то, явные параллели если не с современностью, то с актуальным недавним прошлым. «В этой обстановке усиленного установления новых порядков вполне в стиле всех вообще действий новой власти была та форма борьбы с защитниками “старых порядков”, да и вообще с критиками, к которой обратилось правительство: физическое их истребление, а их писаний – уничтожение». Речь идет о борьбе китайского императора Цинь Ши-хуанди с конфуцианцами, отстаивавшими «человечность» и «долг», в конце III в. до н. э., но трудно отделаться от впечатления о том, что здесь, как и в давней статье о «Записках из кельи», говорится не только о старых временах. И в статье 1961 г. академик одним из первых у нас употребил ставший позже столь популярным термин «тоталитарный режим».

Типичные для нашей интеллигенции тех лет размышления отражены и в таком высказывании: «Устранять нужно и стремление оправдывать антигуманистические действия некими “высокими” целями, как будто эти цели действительно могут быть достигнуты недостойными человека средствами, особенно теперь, когда человек поднялся до невиданных высот познания и морали». И в другой статье: «Прогрессивно то, что сочетается в гуманизме». Пусть остается неясным, что такое гуманизм, но подобный взгляд давал возможность отрицать прогрессивность и деятельности объединившего Китай Цинь Ши-хуанди, и сталинизма. Но в каждой такой работе присутствуют и идеи, более традиционные для того времени. Везде упоминается теория формаций, пусть не всегда согласующаяся с другими пунктами его концепции; в той же статье, где упоминается «тоталитарный режим», сказано о коренном отличии социалистической революции, ведущей к отмиранию классов и социального антагонизма, от всех прочих революций, лишь заменяющих одни классы другими. И концепция гуманизма увязывается с тем, что было принято: «В нашу эпоху в гуманизме выступает прежде всего мысль о том, что основным источником всякого зла в жизни человеческого общества являются именно эксплуатация человека человеком и война».

Сейчас часто считают, что такие высказывания могли быть написаны либо цензором, либо для цензора, поскольку в начале 60-х гг. каждый умный и образованный человек якобы понимал, что, например, эксплуатация человека человеком – не источник зла, а естественное состояние общества и двигатель прогресса. Но такой взгляд неисторичен. «Шестидесятники», отвергнув многие догмы, не могли за короткий срок полностью сменить мировоззрение. Отрицали Сталина, но почитали Ленина, уже отошли от культурного изоляционизма сталинских времен и были готовы к диалогу с Западом, но не к полному переходу к западным ценностям. А как мог Конрад объяснить, например, историю Японии без понятия феодализма?