Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие

Следовательно, возможны такие логические и коммуникативно-прагматические аномалии, которые имеют лишь языковую форму манифестации, но не обязательно языковую природу. В свою очередь возможны и такие языковые аномалии, которые имеют вполне рациональную интерпретацию и / или прагматически допустимы.

Возвращаясь к вопросу об определении языковой аномалии, отметим, что в общем виде можно понимать языковую аномалию, вслед за Ю.Д. Апресяном, как «нарушение правила употребления какой-то языковой или текстовой единицы» [Апресян 1990: 50].

Примерно в этом же ключе в работе И.М. Кобозевой и Н.И. Лауфер вводится понятие показатели аномалий'. «Показатели аномалии – это наиболее заметные и легко обнаруживаемые характеристики аномалий. Они выступают на уровне поверхностной структуры в виде разнообразных лексических и грамматических нарушений: ошибок в употреблении видов, неправильного построения сочинительных конструкций, искажений модели управления, нарушений всех видов сочетаемости лексем» [Кобозева, Лауфер 1990: 126].

Однако представляется, что к излишне узким и конкретным формулировкам «языковое правило» или «нарушение на уровне поверхностной структуры» целесообразно добавить и другие, более широкие понятия.

(1) Понятие «стереотипа», которое включает в себя не только строго формулируемое правило, но и некую «привычку», некий общий принцип предпочтительного выбора единицы из парадигматического ряда или комбинации единиц, который отражается в реальной речевой практике (т. н. узусе): это речевое выражение устойчивого типизированного представления, по природе своей неосознанного, которое однозначно приписывает способ привычного (узуального) отношения к какому-либо явлению окружающей действительности или его оценки под влиянием коллективного опыта носителей языка [Quasthoff 1978 – приводится по: Демьянков 1996а: 73–74].

Ср. понимание стереотипа в работе Е.Н. Яковлевой: «В процессе накопления опыта у говорящего формируются обобщенные энциклопедические знания о типичных, стандартных явлениях (ситуациях, «положениях дел»), возникающих при тех или иных обстоятельствах. Каждую такую область знаний о типичности явления (т. е. о соотносимости его с множеством подобных) мы будем называть стереотипом.

Итак, конкретное (описываемое) явление типично с т.з. говорящего, если он установил соответствие между имеющимся в его сознании стереотипом и этим явлением» [Яковлева 1994: 252].

Так, никакое системно-языковое правило не мешает говорящему употребить выражение, по-русски звучащее, как минимум, странно: *Я вернусь через тридцать дней (или *Я имею карандаш), тогда как, например, для носителя французского языка подобные выражения не только приемлемы, но и даже предпочтительны. Однако в речевой практике (в узусе) носителей русского языка требуется выбрать ориентированные на стереотип варианты Я вернусь через месяц (или У меня есть карандаш). Ср. по этому поводу мысль В.Г. Гака: «Во французской речи при обозначении отрезка времени имеется тенденция употреблять наименование более мелких единиц, тогда как в русской речи используется наименование боле крупных единиц» [Гак 1966: 11].

Апелляция к понятию «стереотип», например, поможет объяснить аномальность такого высказывания, как:… червяк / червячечек червячишко / как мой родственник сынишка (А. Введенский, «Пять или шесть»). Очевидно, что языковая семантика слова родственник не противоречит именной атрибуции словом сынишка; просто в речевой практике существует распределение зон референции: слово родственник в обыденном употреблении означает по умолчанию что-то вроде ‘дальний родственник’ (т. е. не отец, не мать, не сын, не дочь), а близких родственников так именовать не принято (обратим внимание, что в позиции уточнения данная аномалия может сниматься).

(2) Понятие «прототипа», которое предполагает ориентацию на образцовый репрезентант в ряду сходных единиц и моделей, обладающий существенными «прототипическими признаками», а также образцовую «прототипическую ситуацию» или «прототипическую реакцию» [Вежбицкая 1997: 216]: этот репрезентант, по мысли Ч. Филлмора, «заложен в человеческой мысли от рождения; он не анализируется, а просто «дан» (презентирован или продемонстрирован), им можно манипулировать» [Fillmore 1975: 123 —приводится по: Демьянков 1996а: 142].