Языкознание: От Аристотеля до компьютерной лингвистики

Например, в японском языке, во-первых, времен всего два: прошедшее и непрошедшее (настояще-будущее), во-вторых, по временам изменяются не только глаголы, но и прилагательные. В этом языке, помимо форм со значением «большой» или «красный», есть формы тех же прилагательных со значением «был большим», «был красным». Но там все-таки имеется грамматическая категория времени (так в современном языке; в древнеяпонском языке, скорее всего, ее не было, а была лишь категория вида). Однако на севере той же Японии (Хоккайдо), на Сахалине и на Курильских островах еще недавно существовал загадочный по происхождению айнский язык, чьи родственные связи остаются неизвестными. Сейчас он исчез, полностью вытесненный японским языком, однако исследователи успели его описать. И в этом языке, обладавшим довольно сложной морфологией, вовсе не было категории времени; одна и та же грамматическая форма могла относиться и к прошлому, и к настоящему, и к будущему. Нет такой категории и в китайском, и в других изолирующих языках, где грамматические категории в обычном смысле отсутствуют или почти отсутствуют. Это, конечно, не надо понимать в том смысле, что значения, связанные с прошлым, настоящим или будущим, нельзя выразить в таких языках. Там может быть сколько угодно слов со значениями «раньше», «сейчас» или «завтра». Но это лексика, а не грамматика.

Однако очень многие авторы грамматических описаний «экзотических» языков исходили из того, что в любом языке глаголы обязательно изменяются по временам, которых должно быть не меньше трех. И в изолирующих языках, скажем, служебное слово со значением законченности действия могли трактовать как окончание прошедшего времени. А выдающийся отечественный японист Николай Иосифович Конрад (1891–1970) в грамматике 1937 г. выделил в японском языке грамматические формы трех времен. При этом он указывал, что формы будущего времени могут иметь также значение некатегорического настоящего, а формы настоящего времени — значение категорического будущего. То есть и те и другие формы могут употребляться и в отношении настоящего, и в отношении будущего, различаясь степенью категоричности. Кроме того, существуют (хотя употребляются редко) и формы некатегорического прошедшего, которые Конрад проигнорировал. Как сейчас уже признали в большинстве японских грамматик, там существуют две грамматические категории. Одна из них действительно время, но времен только два. Другая категория обозначает степень реальности действия с точки зрения говорящего (он читает, он читал — он, наверно, читает; он, наверно, читал). Но она отсутствует как грамматическая в европейских языках, поэтому ее долго игнорировали.

Как быть здесь типологу, если он не специалист по японскому языку? Если бы по японскому языку существовала лишь одна грамматика, где выделялась одна категория с тремя временами, то он, скорее всего, использовал бы эту информацию в своих построениях. Правда, из самого текста грамматики можно понять, что значение форм — не временнóе (хотя очевидно, что значение будущего часто совмещается со значением предположения). Однако Конрад не упоминал о формах предположительного (некатегорического) прошедшего, существование которых типолог никак не мог бы восстановить. Для японского языка всё можно скорректировать на основании других грамматик, которых, к счастью, много. Но для очень многих языков существует лишь по одному описанию, часто составленному еще миссионерами в XIX в. или в начале ХХ в., исходившими из европейских шаблонов. А бывало и так, что данные о языке просто оказывались неверными. Например, еще недавно типологи часто использовали данные языка аранта, одного из языков австралийских аборигенов, введенные в научный оборот в 1920-е гг. норвежским лингвистом А. Соммерфельтом. Казалось, что этот язык дает очень важную типологическую информацию. В частности, утверждалось, что в нем только одна гласная фонема, что более не было зафиксировано ни в одном языке мира. И некоторые индоевропеисты предлагали реконструкцию индоевропейского праязыка с одной гласной, полагая, что раз так есть в аранта, то так могло быть и в языке древних индоевропейцев. Но потом выяснилось, что данные по языку аранта просто недостоверны и там нет такой особенности.

Тем не менее, несмотря на все такого рода помехи, лингвистика ХХ в. значительно расширила свои горизонты за счет материала большого числа языков разного строя. Крупнейший французский лингвист Эмиль Бенвенист (1902–1976) писал об этом: «Теперь уже не поддаются так легко, как прежде, соблазну возвести особенности какого-либо языка или типа языков в универсальные свойства языка вообще…. Все типы языков приобрели равное право представлять человеческий язык…. Индоевропейский тип языков отнюдь не представляется больше нормой, но, напротив, является скорее исключением».