Ибица навсегда

Стоило только нашим сумкам коснуться песка, как, откуда ни возьмись, появился работник пляжа с заманчивым предложением арендовать лежаки и зонты, причем, за баснословную сумму. Избалованная Майка отдала вымогателю несколько евро и взгромоздилась на свой комфортабельный топчан, тогда как мы с Наткой, подобно верным псам, легли у подножья Майкиного топчана, растянувшись на полотенцах. Усталость дала о себе знать, и мы, не медля, отправились в царство Морфея. … Часы показывали полвторого дня.

Проспав три часа, я сквозь сон услышала музыку, вопли и радостное топотание толпы. Восстановив в ничего не соображающей голове события последнего дня, я осторожно открыла один глаз. Перед моим взором бодро топтались чьи-то волосатые ноги, а за ними виднелся целый лес выплясывающих конечностей. Пожалуй, это было самое необычное пробуждение в моей жизни – на пляже, посреди опен-эйра, прямо в танцующей толпе.

По идее, самым логичным было бы поскорее подняться и присоединиться к танцующим, но моя усталость совсем не прошла, и даже усилилась от спонтанного пляжного сна. Поэтому я, не задумываясь, совместила два своих излюбленных дела – поспать и потусоваться. Сунула под щеку сумку, укрыла голову серым, видавшем виды топиком и безмятежно уснула.

– Надо ж так умудриться! Проспать опен-эйр, тусу проспать! – поражалась Натка по пути с пляжа. Мы брели в гостиницу. Перед ночной вылазкой следовало подкрепиться и переодеться в вечерние наряды.

Когда стемнело, мы отправились в Спейс – ближайший клуб. Повезло – вход оказался бесплатным. И, что самое приятное, бесплатными оказались и беленькие сладкие пастилки, разложенные на столах, воздвигнутых прямо в центре танцпола. Они и стали моим ужином, поскольку я, впав в режим строжайшей экономии, мужественно отказалась от еды, решив не посещать ресторан, в который отправились поесть мои спутницы.

Итак, набив пузо, я окунулась в цветастую толпу веселого народа. Вокруг происходило что-то невообразимое: совершенно дикого вида граждане, отплясывающие прямо на столах с пастилками, фрики, один из которых был похож на Петра Первого в костюме феи, какие-то «дачники» в шортах и соломенных шляпах. Все это буйство красок и образов однообразно гудело и колыхалось, словно цветное живое море. Таким было Единство Танцующих, в котором уже растворились Майка и Натка, которое стремительно поглощало меня, заставляя, как по команде, вскидывать руки вверх, слыша задорный голос диджея, и петь наизусть множество песен, ни слова, ни мелодию которых вспомнить наутро я не смогла бы и под пыткой. Казалось, что в Единстве Танцующих существовал таинственный коллективный разум.

Музыка звучала громко, но вдруг зал наполнился низким гулом, постепенно переходящим в глухой басовитый рев. Рев заглушил музыку, все танцующие, как по команде, вскинули руки вверх и радостно закричали. Я подняла голову – потолка надо мной не было, его заменяла прозрачная камуфляжная сетка, через которую просвечивало огромное брюхо распластавшегося над нами самолета.

Самолет был так близко, что я, подчиняясь велению толпы протянула к нему руки и ликующе завизжала… Точно, про эту фишку Спейса мне рассказывала теоретически подкованная Майка. Недалеко от нас аэропорт, и самолеты заходят здесь на посадку. Это потрясающее действо повторялось каждые десять-пятнадцать минут – при виде самолетов заглушающих музыку ревом своих двигателей, пляшущий народ (и мы со всеми вместе) приходил в неописуемый восторг, орал и махал руками, в надежде, что пассажиры это увидят…

Мы протанцевали до утра и, наконец, собрались в отель. Выходя из клуба, обнаружили еще один танцпол, полный народа. Этот был больше зала с самолетами, в его центре находился огромный стул, в два с половиной моих роста.

Там к Майке прицепился какой-то странный товарищ в нелепой шляпе. Мне он почему-то напомнил пасечника. Натка фыркнула, сдерживаясь, чтобы не засмеяться. Зрелище и вправду было забавным: «пасечник» сгреб Майку в охапку и принялся выплясывать с ней какой-то безумный балет.