Ибн Баттута

В XIV веке присутствие китайских купеческих джонок в индийских портах — обычное дело. К этому времени за спиной китайских мореходов был уже почти шестнадцативековый опыт хождения к берегам Индии, так как впервые они появились здесь, по-видимому, не позднее II века до н. э, в ту блестящую эпоху, когда император Уди прокладывал для своих соотечественников сухопутные дороги на Запад. Во всяком случае, уже в первые годы нашей эры, в правление императора Пинди, путь в Индию был хорошо знаком китайским капитанам, об этом рассказывают древние летописи Ханьской династии.

Несмотря на известную налаженность морских сообщений между Китаем и Индией, путешествия такого рода всегда были связаны со смертельным риском и нередко оборачивались трагедией. Поэтому, наверное, особой романтикой окрашена в истории цивилизации тема героического неравного противоборства человека с морем.

«Я не знаю, как назвать смерть — прибытием в гавань или уходом из нее». Эти слова принадлежат великолепному знатоку моря английскому писателю Джозефу Конраду. Спутников Ибн Баттуты смерть настигла в гавани Каликута, когда внезапно налетевший шквальный ветер оторвал от причала груженные посольским добром джонки и понес их в открытое море. Трагедия разыгралась на глазах Ибн Баттуты, который по чистой случайности остался на берегу: каюта, предложенная ему на флагманском корабле, оказалась тесной и неуютной, и он решил переночевать в порту, намереваясь поутру устроиться на малое судно, где ему обещали более сносные условия. Еще в пятницу вечером Ибн Баттута сидел на ковре каликутской соборной мечети, обращаясь к всевышнему с мольбами благополучно провести его сквозь все испытания, а уже в субботу утром, не понимая, радоваться ему или скорбеть, бежал в траурной процессии на кладбище, и десять золотых динаров — все, чем он был еперь богат, жалко позвякивали в привязанном к поясу кошельке.

Вчерашний султанский посол был нищим. Более того, отныне он вряд ли мог считать себя послом: трагедия случилась не по его вине, но гнев султана, как известно, слеп, и после всего, что произошло, лучше уже никогда не показываться ему на глаза. Превратности судьбы, которая сегодня вознесет чуть не до небес, а завтра шлепнет лицом в навоз, — одна из излюбленных тем средневековых арабских поэтов. «Деньги как птицы: прилетают и улетают», — вздыхал великий скептик Абу аль-Атахля и, задумчиво окунув косой срез калама в чернильницу, принимался выписывать бейт за бейтом, пополняя очередным шедевром единственный в своем роде жанр поэтических жалоб.

Но Ибн Баттута не был поэтом. Как, впрочем, не был ни скептиком, ни пессимистом. Несправедливости фортуны, несомненно, ранили его, но за годы странствий он научился трезво смотреть на вещи и не падать духом даже в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Ничего в жизни не стоило дороже жизни, и с гибелью посольства, а вместе с ним радужных надежд на торговую удачу в стране Син все вокруг осталось таким же, как прежде. Разве что в _ гавани поубавилось кораблей, да там и сям покачивались на воде, нарушая голубизну акватории, деревянные обломки — все, что, успокоившись, возвращало на берег море. Ураганный ветер прекратился так же неожиданно, как возник, солнце пылало, как раскаленная жаровня, штилевая вода слизывала с просыхающих свай белые соляные налипи, птицы важно прогуливались по деревянным, пахнущим рыбой настилам, настороженно воротя клювы в сторону базара, откуда долетали до порта волнующие острые запахи полуденной кухни.

Несколько дней подряд в городе жили рассказами о гибели султанского посольства. Объявились и очевидцы, клявшиеся, что малое судно, где находился скарб Ибн Баттуты, вовсе не погибло, а, благополучно выйдя из гавани, взяло курс на Каулем. Это было маловероятно, но все же давало надежду, и, понимая бессмысленность дальнейшего пребывания в Каликуте, Ибн Баттута отправился в Каулем.

Каулем магрибинец назвал одним из лучших городов Малабара. Местные мусульмане оказали попавшему в беду единоверцу самый радушный прием: наперебой зазывали в гости, интересовались подробностями каликутской драмы, сочувственно покачивали головами. Но дальше этого дело не шло. Надо было все начинать сначала, а для этого требовался могущественный покровитель. Погостив в Каулеме несколько дней, Ибн Баттута возвратился в Каликут и оттуда на борту мусульманского военного судна отбыл в Хинаур.

Хинаурский султан Джемал уд-дин, известный фанатичной приверженностью предписаниям ислама, охотно принял на службу бывшего делийского кадия, умевшего при необходимости блеснуть незаурядными познаниями в области богословия и права. «У меня не было даже слуги», — с горечью отметил Ибн Баттута, вспоминая свой приезд в Хинаур. Очевидно, по нормам того времени именно отсутствие прислуги считалось свидетельством крайнего падения.