Ибн Сина Авиценна

И неожиданно потерпел поражение. Туркмены шли к этой победе с тех пор, как оставили хазарского царя. И победил Масуда Тогрул, который потом пришел под благословение к Абу Саиду, признавшись, что хочет завоевать Газну я Багдад. Абу Саид ужаснулся, но вглядевшись в лицо Тогрула, понял: этот завоюет не только Багдад, но и Византию, чего не удалось сделать арабам. Щадя своих людей, Тогрул и Чагры опять просят у Масуда Мере. «Развязность и домогательство этого народа вышли из границ!» — свирепеет Масуд. И убивает послов. В апреле 1037 года Тогрул и Чагры все же взяли Мере и отправили гонцов к халифу за дипломом на власть.

Так было положено начало сельджукскому государству.

А в сражении при Дандаканане (у Мерва) в 1040 году в последний раз решалась судьба всей державы Махмуда. Масуд и не догадывался об этом, думал: обычный бой. Тотчас туркмены стремительно окружили его. И вдруг Масуд осознал, что не Ала ад-давля, не Али-тегин со своей маленькой Бухарой, а туркмены всегда были и есть главная его беда.

Все уже и уже смыкаются они вокруг него.

Масуду сделалось страшно: «Вот она, смерть! Как глуп этот бой моей самонадеянности с нравом туркмен на жизнь!»

И вдруг Масуд увидел незнакомого всадника, прокладывавшего к нему саблей дорогу. Свободной рукой вея на поводу свободного коня!

Приблизился.

Черпая чалма… Не, молодой, Масуд спрыгнул со спины слона на этого богом посланного коня, и оба выскочили из ада.

Летит всадник, спасший Масуду жизнь, будто стрела. Масуд никак не может догнать его. А догнал…

О, боже! Это отец! Десять лет назад умерший отец…

Мрачно взглянул на сына. Исчез…

Да, держава была погублена. Столь быстрый распад ее поразит потом, через двести лет, поэта Саади. А Беруни, 67-летний, глухой больной старик, даже не заметил этого…

Судьба, не соединившая Махмуда и Ибн Сину в жизни, соединили их после смерти. Горели со скелетом Махмуда в огне рукописи Ибн Сины, привезенные Масудом из Исфахана: двадцатитомная «Книга справедливости» и «Философия Востока». Случилось это в 1151 году, через 114 лет после смерти Ибн Сины. Мелкий правитель с Гиндукуша Хусайн по прозвищу Джахансуз (Сжигающий мир), из династии гуридов, мстя за двух братьев, убитых потомками Махмуда, семь дней жег Газну, выкинул скелет Махмуда Из могилы, скупил все хвалебные оды в его честь, написанные Фаррухи и Уисури, запер их, как узников, в тюрьму. Потом заставил двух потомков Махмуда принести на себе два мешка земли, убил их, смешал землю с их кровью и заложил крепость. Последнего газневида Хосрова Малика взял в плен в 1181 году другой гурид — Му’изз ад-дин.

В 1222 году любимый сын Чингиз-хана Угэдэй разрушил Газну до основания. Лежат теперь ее развалины оплывшим никому не нужным холмом у дороги недалеко от Кабула…

Умер Махмуд в 1030 году. От удушья. Рядом находился, как говорит молва, Насир Хусров.

— Не молчи. Страшно… — хрипел Махмуд.

Хусров спросил:

Как ты смотришь на положение людей в мире?

— Они прощены, — помолчав, ответил Махмуд, — если бы не мое присутствие среди них…

И Хусров опустил голову. ОН — знал эти слова. Их сказал Фудайл — знаменитый разбойник, убивавший и детей. Однажды он услышал, как мать пугала его именем ребенка… И оставил свое дело, стал великим суфием.

О уходящие! — тихо проговорил Насир Хусров, успокаивая умирающего Махмуда. — Кто в мире лучше нас? И кто достойнее дождя в Рассветный час?

Стихи слепого Маарри… Махмуд благодарно прикрыл глаза.

Майманди не намного пережил Махмуда. Везирская его жизнь, к которой он так упорно стремился, была исполнена коварства, возвышений, падений. Он говорил: «Я вас всех знаю, и так, как было до сих пор, больше не потерплю, придётся вам надеть другую шкуру и всякому наравне нести свою службу». Враги действительно надели другую шкуру и добились низложения Майманди. Махмуд потом вернул ему везирство, но Майманди сделался другим. Купил тайком за бесценные сокровища египетскую ткань из Тинниса бакаламун. (Румийский султан сказал египетскому: «Возьми сто моих городов за один твой Теннис, где ткут бакаламун и касаб».) Из бакаламуна Майманди сшил «себе халат. Ткань эта принимала, цвет того, что ее окружало. Из касаба — белоснежной, как совесть, сделал чалму и учил в ней искусству лгать:, „Опаснее всего такая ложь, — говорил он сыну, — которая излагается правдоподобно, то тут, то там запинаясь, делая вид, что и сам точно не знаешь всего, и в то же время тонко сводишь концы с концами“.