Читаем Ида полностью

Ида

— Пусть убирается!.. Это так просто!.. Он же российский подданный… Хватит одного моего или твоего слова — и его под тем или иным предлогом вышвырнут из Франции… Проще простого!.. Он даже не догадается!.. В конце концов, здесь он страдает еще больше, зная, что ты — моя любовница!.. Нормальный мужчина не может испытывать дружеских чувств к такому прекрасному существу, как ты!.. Наверно, ты любишь его больше и лучше, чем меня!.. Ему достается твоя нежность, твое доверие!.. А я лишь машина, поставляющая тебе удовольствия!.. Удали его, отошли!.. А то уйду я…

Каким жестоким он был… А в то же время, опасаясь недуга и уверенный, что у него больные легкие (впрочем, и это входило в его репертуар!), он мог неподвижно просидеть всю ночь на террасе, продуваемый промозглым ветром Ниццы в конце зимы, чтобы не побеспокоить больную кошку, уснувшую у него на коленях.

Она поговорила с Марком. Он опустил голову и пролепетал:

— Да, я понимаю… Ида, уверяю тебя, я все понимаю…

За все пятнадцать лет они ни разу не расставались… Прогнать его без всяких объяснений, как предлагал Габриэль? Он вернулся бы… И все-таки он стал… мешать… Ведь этот Марк Сконин остался робким маленьким часовщиком, каким он был раньше… Он даже не говорил по-французски… Он яростно отказывался брать у нее деньги и носил зимой и летом старый истершийся плащ и позеленевшую фетровую шляпу…

Она шепчет:

— А все-таки, возможно, стоило…

Крик Симона:

— Опускайте купол!

Голос из полутьмы:

— Что мы делаем?

— Все в порядке, Ноэль?

Закрыв глаза, Ида Сконин видит в глубинах времени неподвижную фигуру Марка, свисающую с золотого потолка ее спальни.

Она вздрагивает. Вот это стереть невозможно… Другой, молодой пьяный мальчик, неподвижно раскинувшийся на мраморных плитах в ароматной ночи, принадлежал некоторым образом ее публичной жизни, декорациям, миру обманок и рекламы. А этот жалкий труп с болтающимися ногами в сиреневых носках, нужно было спрятать, убрать, чего бы это ни стоило, спешно похоронить, чтобы не оскорбить Габриэля столь неэстетичной сценой…

— Но никто так ничего и не узнал!.. Я никогда ни у кого ни о чем не просила, — думает она с гордостью, — я никогда не хныкала, не умоляла об утешении или о помощи…

Ее связь с Габриэлем продлилась четыре года. За ней последовали другие, столь же лестные для ее самолюбия и выгодные… Она вспоминает, как десять лет назад увидела Габриэля, старого, немощного, с крашеными волосами и выступающим меж желтых впалых щек огромным узким носом. Он, который притворялся, что испытывает к женщинам легкую и презрительную благодарность («Я без устали желаю добра всем тем, кто меня любил…»), отвернулся в гневе и страдании.

Ида Сконин машинально начинает напевать: «Мой любимый…»

— Ваш выход, мадемуазель Сконин! Вы здесь, мадемуазель Сконин? Мы репетируем третий номер. Вы не слишком устали?

— Я никогда не устаю, мой дорогой, вы же прекрасно знаете.

— Она удивительна…

— Какая неувядающая молодость!..

— Какие ноги!..

— Вы знаете, сколько ей? Говорят…

— Неужели?.. Это невозможно…

— Нет, ну посмотрите-ка на нее. Она великолепна!..

— Какие ноги!.. Какая талия!..

— Должно быть, у этой женщины не было в жизни никаких бед!..

— Она победительница…

— Конечно!.. Она слишком стерва, для того чтобы страдать.

— Вы знаете, сколько ей лет?..

И так далее, и тому подобное. Ночная репетиция продолжается.

Это неотвратимо! Гала-премьера нового шоу

«Женщины на все 100».

Билеты в открытой продаже.

Танцует и поет Ида Сконин

На улицах вокруг театра уже в начале вечера образовались пробки. Слышатся клаксоны. Публика с билетами на галерку спускается из отдаленных кварталов к Елисейским полям. Небо над крышами как будто пылает в свете прожекторов и неоновой рекламы. Люди переговариваются, смеются. Слышится:

— Ида…

— Красотка Ида…

— Скажите, по крайней мере, вечно прекрасная Ида…

— Вы знаете, что эта Синтия будет настоящим гвоздем программы.

— Только сумасшедшая могла позволить двадцатилетней красавице появиться рядом с собой!..

— Она смелая!

— Вы думаете, женщина способна заметить, как она стареет?

— Признайтесь все же, что мы идем посмотреть, как зверь сожрет укротителя!

— Да, не без этого…

Подъезжают машины. Из них выходят женщины. Идет дождь. Большие капли дождя с шумом разбиваются о ветровые стекла.

Толпа упрямо остается стоять под зонтиками.

— Взгляни-ка на старуху, вон там, Густав…