А после этого британский адмирал вызвал к себе на корабль городское руководство и приказал им заключить договор с Британией, по которому британские подданные получали полное право покупать землю, устраивать для себя плантации и вообще вести себя здесь как хозяева. Об этом мне рассказал Ларраньяга, приплывший на какой-то лодочке сразу после того, как «Virgen María» бросила якорь.
А еще через пятнадцать мнут на борт поднялся какой-то англичанин. Без приглашения поднялся, хотя такое было вопиющим нарушением морских традиций: даже таможенные инспектора в портах сначала хотя бы формально просили разрешения подняться на борт — а это просто перелез со своей шлюпки на борт яхты и вразвалочку подошел к нам с Ларраньягой, сидящим на диване позади рубки. На улице-то весна, погода хорошая, так что на открытом воздухе беседовать было приятнее, чем в душной рубке сидеть. Ну не душной, но все равно внутри соляркой все же прилично так пованивало…
Вообще-то, насколько я успел узнать, нетоварищ Монро уже свою доктрину провозгласил — но провозгласил он ее довольно выборочно: янки не обращали внимания на действия британцев в центральной и южной Америке. И англичане тоже на какую-то доктрину внимания не обращали, искренне считая, что их она не касается. Поэтому на Юге они вели себя крайне невежливо, и данный конкретный англичанин повел себя так же:
— Кто вы и по какому праву вы расположились здесь на рейде? — в довольно развязной манере спросил он. То есть мне дон Дамасо его вопрос перевел, мой английский так и остался в состоянии зачаточном. И он же перевел мой вопрос пришельцу:
— А вы кто такой и какого черта взобрались на мой корабль?
Англичанин, скорее всего, в колониях провел уде довольно много времени, поэтому ответил мне уже на плохом, но все же испанском:
— Я командир линейного корабля его величества капитан Чаттауэй, и теперь Британия определяет, кому дозволено заходить в этот порт, а кому нет. Так что я жду ответа: кто вы такой и что вы делаете в порту Монтевидео?
Дверь в рубку была открыта, телевизор сейчас висел в проеме, отделяющем каюты от зала управления, и его было хорошо видно с расположенного на корме дивана. Поэтому я немного подумал и пригласил — как мог вежливее — британца присесть рядом:
— Присаживайтесь, капитан Чаттауэй. Сейчас на ваш вопрос ответит хозяйка корабля, но, боюсь, вам ее ответ понравится не очень. Пресвятая дева Мария, тут один господин интересуется, что яхта делает в гавани. Только отвечай не голосом бестелесным, а явись нам в облике земном, чтобы гости от испуга в штаны не навалили.
— «Virgen María» стоит в гавани Монтевидео на отдыхе, — ответила железяка, «явившись» в рубке в белой одежде: я со свадьбы своей так ей скин и не обновил. Британец, увидев изображение, замер, но, похоже, проникся услышанным недостаточно:
— Я приказываю вам покинуть гавань в течение часа! — прокричал он срывающимся голосом.
— Деева Мария, тут в гавани плавает разное дерьмо под видом кораблей, тебе будет нетрудно это дерьмо быстренько взорвать?
— Дерьмо в гавани стоит неудобно, для полного его уничтожения потребуется от десяти до двенадцати минут, — ответила мне железяка своим обычным спокойно-равнодушным голосом.
— Хорошо, приступай…
Я все же действительно «подготовился как мог», а еще утром сожрал голубую таблетку из судовой аптечки под названием «day reliefe»: не снотворное, но все же сильное успокаивающее, очень помогает придти в себя после плавания по бурным водам океана. Так что я совершенно спокойно встал, спокойно вытащил из кармана пистолет, спокойно расстрелял сидящих в шлюпке шестерых британских матросов, спокойно прострелил британскому капитану ногу. Спокойно попросил железяку оповестить людей на берегу о том, что «ни один англичанин не должен выйти на берег живым», а те, кто уже был на берегу, должны умереть в течение получаса. Ну что, «голос» у яхты могучий, лично мне уши заложило и даже в глазах потемнело: я вообще не знал, что железяка может «разговаривать» с помощью того, что я считал ревунами. А яхта подняла якорь, завела моторы и не спеша стала выбирать «правильные позиции» для уничтожения британского флота.