Идальго

Ну а то, что яхту именно переделывали, доказывало наличие на борту множества вещей явно религиозной направленности, и вещей вполне материальных вроде монашеской, как я понимаю, одежды, и вещей виртуальных — вроде базы данных всех значимых католических событий. Кстати, я узнал, что теперь могу на папу вались все, что мне в голову придет: этот Лев Двенадцатый буквально со дня на день помрет, а до Европы с нынешними кораблями вряд ли кто-то успеет добраться раньше следующей весны и уточнить, что за хмыря он послал в Южную Америку. А следующий папа про «посланца» имеет полное право и не знать…

Здесь же всякие священники пользовались огромным уважением — в том числе и потому, что во всякие заварушки не лезли, ну и мне отсветы этого уважения обломились. И я вообще мог что угодно тут вытворять, с определенными, конечно, ограничениями, и, скорее всего, лишь до тех пор, пока весть о грядущей смерти папы до этого забытого богом уголка планеты не доползет — но примерно год… скорее, месяцев девять у меня в запасе есть. И нужно постараться за это время выжать их Уругвая все, что только возможно.

Хотя что тут возможно-то? В Восточной провинции ничего полезного нет, и даже во всей Банде Ориенталь… хотя в той части, которую сейчас бразильцы отвоевали, есть уголек. Причем много уголька, но, если мне память не изменяет, самого что ни на есть паршивого. Ну а здесь — здесь вообще ничего нет. В смысле, еще нет. Когда-то, под напором бабули, я изучал в том числе и историю Мексики, а так как бабуля не была уверена, что сестра в этой Мексике осталась, то заодно и историю всей Латинской Америки. По верхам, конечно, но что-то в памяти осталось. И уже сейчас до меня стало доходить, что и память у меня неважная была, и в учебниках очень много опускалось. Например, с тем же хлопком: учебники (да и книжки разные художественные) утверждали, что в Уругвае сосредоточена чуть ли не треть латиноамериканского его производства — а оказалось, что на двадцать восьмой год здесь всего два худосочных дона его начали выращивать, причем совершенно без фанатизма.

Хотя, если бы я пораньше голову включил, то и сам бы до этого допёр: вырастить в таком климате хлопок нетрудно — а девать-то его куда? Пока в море не появятся настоящие пароходы, возить отсюда любые грузы смысла просто не будет. Да и с пароходами: обычно их углем топят, а в Южной Америке от Уругвая и на юг угля нет. То есть имеется на самом юге Аргентины, но его и обнаружат-то лишь лет так через сто, а сейчас земли, где его обнаружат, пока вообще считались ничьими. То есть если у Бразилии прежнюю территорию отвоевать… Впрочем, это дело уж точно не моё, я себе другое придумал. Совсем другое.

Но пока до совсем другого было так же далеко, как до Китая в известной позе, я думал над тем, чем же мне здесь-то заняться. При условии, что ничего у меня нет. И у местной «элиты» тоже практически ничего нет, даже денег: как мне рассказали, главный борец за свободу Уругвая, главнокомандующий всеми тутошними войсками, получал зарплату в размере половины песо в день — и жил, по местным меркам, практически в роскоши! А в казне Монтевидео (в городской казне) имелся финансовый запас в безумные полсотни тысяч песо — и все «элитарии» считали, что этих денег хватит и на обеспечение армии, и на всякие прочие благие дела. Так что шансов залезть в казну с целью что-то приличное приобрести у меня не было: некуда залезать-то! Но вот если эту казну пополнить…

Интересно мне было общаться лишь с товарищем Ларраньягой: он действительно много чего интересного знал. И, кроме всего прочего, у него и влияние было на местное общество более чем значительным — так что к началу октября, когда у меня все же мысль о том, как резко пополнить казну, сформировалась, он мне очень много про нынешнюю территорию рассказал. В том числе и о том, что с Бразилией все территориальные споры, наконец, были улажены, а сейчас местная знать бурно обсуждает, объединяться ли с Буэнос-Айресом или остаться отдельным государством. И при этом рассказал очень много про то, что в Уругвае все же имеется.