Дыхание Кэррика стало медленным, глубоким, я видела, как вздымается и опадает его грудь. Он переводил взгляд, чуть ли не с тревогой, с моего лица на пальцы, остановившиеся в воздухе в нескольких миллиметрах над шрамом. Потом я прижала пальцы к его коже, обвела указательным пальцем знак П, прошлась по дуге круга, в который заключена эта буква. Я слышала, как под моими пальцами бьется его сердце. Это Клеймо означало измену обществу, неповиновение Трибуналу: отучившись тринадцать лет в интернате, где его старались очистить от родительских пороков, он все же отправился искать свою семью. Повернулся спиной к Трибуналу. И эта его измена означала верность добру и справедливости, всему, что честно и подобает человеку.
Я придвинулась ближе, прижала губы к шраму, услышала, как Кэррик выдохнул. Я подняла глаза, проверяя, не причинила ли ему боль, но его веки были сомкнуты, а ладонь словно сама собой коснулась моих волос, правого виска. Он потер подушечкой большого пальца мой висок. Мой шрам.
«За ошибку в суждении – на правом виске». Я услышала голос Кревана, грохотавший на весь зал суда, так отчетливо, словно он был в кухне рядом с нами. Кэррик поднял мою правую руку, теперь его большой палец описывал круг на моей ладони. «Вы обворовали общество, и Клеймо будет выжжено на вашей правой руке. Всякий раз, когда вы протянете руку порядочному члену общества, чтобы поздороваться, он распознает в вас воровку».
Он поцеловал мою ладонь – нежно, бережно.
Потом захлопнул дверцу холодильника, и мы оказались в темноте.
– Кэррик! – шепнула я.
– Потает же.
Я усмехнулась, потом, не выдержав, расхохоталась.
– Пошли ко мне, – шепнул он.
– Где Леннокс? – спросила я, войдя в спальный отсек и учуяв мужской запах – тут уж не ошибешься.
Кэррик ногой запихнул кучу грязной одежки под кровать. Я притворилась, будто ничего не заметила.
– Тут его нет.
Я рассмеялась.
Спальня Кэррика была обустроена в точности как наша с Моной, только беспорядку больше. Кэррик присел на двойную кровать.
– Поверить не могу, что ты здесь.
– Мне следовало поупрямиться? – поддразнила я.
– В смысле – поверить не могу, что сумел тебя найти. Я обещал тебе в замке, но это оказалось труднее, чем я думал. За тобой следили в оба. И я хотел увидеться с родителями, ясное дело, хотел, но теперь … Теперь, когда ты с нами, пора уходить отсюда. Пора нам наконец! – повторил он возбужденно.
– Нам – это кому именно?
– Ты и я, и с нами Фергюс, Лоркан, Леннокс. Может быть, и Мона присоединится. С родителями я это не обсуждал. У Бахи начинается истерика, если кто-то заспорит, какую телепрограмму смотреть, уж не говоря о движении Заклейменных.
– Значит, ты да я да Фергюс, Лоркан и Леннокс спасем мир, так?
– Не мир. Но хотя бы страну. А чтобы изменилась страна, достаточно изменить кое-какие настроения.
В изумлении я уставилась на него.
– Селестина. – Он взял меня за руки и усадил рядом с собой на кровать. – В глазах большинства людей Креван всемогущ. Он контролирует Трибунал, а Трибунал научился манипулировать правительством – может быть, потому, что прежних чиновников почти всех заклеймили, а новые живут в страхе перед монстром, которого сами и породили. Народ пока поддерживает Кревана, но
Шестое Клеймо. И видеосъемка, показывающая, как это произошло. Я почувствовала стеснение в груди – надо признаться Кэррику, что записи у меня нет.
– Эта съемка обличит Кревана. Он лишится доверия, лишится власти. Ты в силах принудить его отменить приговор. Ты же сама понимаешь. И, если доказать, что с тобой он допустил ошибку, возникнет вопрос, сколько еще ошибок он допустил. Вся система окажется под сомнением. И тогда у нас есть шанс обрести свободу. Но ключ к этому – у тебя в руках.
– И это все? – переспросила я в страхе. – Я вот так просто заставлю Кревана передумать?
– Это в твоих силах, Селестина, – повторил он негромко.
– Но у меня нет больше сил, Кэррик! – в отчаянии призналась я и почти упала на кровать рядом с ним. – Я не могу больше!
Только это и сумела я выговорить, потому что горло перехватили слезы, усталость одолела меня. Кэррик осторожно отвел мои руки от лица, подтянул меня к себе. Я уронила голову ему на грудь, рубашка его так и оставалась расстегнутой, мои слезы капали на его шрам. Он дал мне минутку выплакаться, сидел неподвижно и обнимал меня. Потом заговорил:
– Знаешь, какая мысль помогает мне, когда кажется, будто я с чем-то не справлюсь?
– Представляешь себе розы под дождем? – прохныкала я.
Он не засмеялся в ответ. Такого поди рассмеши.
– Нет, я думаю о тебе.
Я даже отодвинулась немного – не ожидала.