Идеаль

Немного за полдень Эстелл позвонила в Путнемскую больницу и позвала к телефону Рут Томас.

– Как он? – спросила она.

Голос у Рут был упавший.

– Он в кислородной палатке, – ответила она. – Доктор Фелпс говорит, посмотрим.

– Ах боже мой, боже мой, – горько сказала Эстелл. – Я просто вне себя.

– Во всяком случае, он получает лучшую в мире медицинскую помощь. И на том спасибо.

– Мне кажется, это я во всем виновата, – сказала Эстелл.

– Вовсе не ты, – ответила Рут. – Можешь смело выбросить это из головы.

Голос ее резал, как нож мясника, и Эстелл поняла, что она имела в виду.

– Ах, что ты, Рут! – вздохнула она.

– Да, – сказала Рут. – Я виню его, и весь сказ.

– Но ты не права, дорогая! Не надо так! Ты подумай, как много выпало на долю бедняжки Джеймса!

– На его долю выпало много вина, так я себе это представляю по запаху.

– Голубушка моя, это несправедливо!

– Справедливо, – сказала Рут.

Эстелл представила себе, как она там сидит: глаза выпучены, голова откинута в праведном негодовании. Видит бог, ее можно понять, Эстелл и сама бы, наверно, чувствовала то же, будь это не Эд, а Феррис. А как все замечательно шло, пока Джеймс не вернулся, и какой у него был жалкий и посторонний вид, когда он появился среди них, весь истерзанный и просто сам не свой, не в своем уме.

– Мне так от всего этого тяжело, – сказала Эстелл. Голова у нее снова затряслась, и голос дрожал. – Так тяжело. Чем бы я могла помочь?

– Можешь молиться, – ответила Рут. – Это единственное, что нам теперь остается.

– Обязательно. Ты же знаешь. Я все утро молюсь.

Обе помолчали. Потом Эстелл, вдруг спохватившись, что это еще не все, сокрушенно спросила:

– А мальчики еще у тебя?

– Уехали домой, слава богу, – ответила Рут и вздохнула. – Вождь Янг был здесь, в больнице. Он захватил наших мальчиков к автобусу. Привез мальчишку, несчастный случай с ним какой-то произошел за кладбищем у старой церкви. А вернее, что избили. Младшенький мальчик Флиннов, или Портеров, или как они там теперь зовутся. Сын Итена.

– Боже милосердный!

– Ничего страшного, царапины, – быстро сказала Рут. – Но его оставили для наблюдения. Счастье, что вождь Янг оказался поблизости. Рука божия.

– Еще бы, – сказала Эстелл. Потом: – Значит, они уехали. Вот и хорошо. Но как это все-таки ужасно для всех.

– Счастье, что автобус был, – сказала Рут.

Эстелл сказала:

– Нет, правда, ты меня должна винить, а не Джеймса. Надо мне было вмешиваться!..

Они помолчали.

– Ну, да что проку винить кого-то, – сказала Рут. – А уж тебя-то мне винить не в чем. Он был пьян, это правда, пьян и себя не помнил. Но ты ведь знаешь, как у нас в семье относятся к вину.

– И правильно, – подхватила Эстелл. – Вы совершенно правы. – У нее в голове мелькнула одна мысль: почему Рут вдруг изменила тон, пошла на попятный, изобразила всепрощение? Она пристально посмотрела на оконные занавеси, словно ища ответа в кружевном узоре, потом на свои маленькие, в коричневых пятнах, дрожащие руки, потом снова на окно, вернее, в окно, на улицу. Мимо в своем зеленом старомодном «мармоне» с опущенным верхом проезжал Джон Г. Маккулох: спина прямая, уши на холоде красные, видно, собрался на какой-нибудь совет отцов города, или на заседание к себе в банк, или хочет заглянуть в среднюю школу на Антониевой горе, потолковать с бедным мистером Пелки о том, как поставлено в школах преподавание музыки. Таких людей, как Джон Маккулох, нужно изучать в школах, завести специальный предмет. Образование должно быть конкретно, наглядно. Он – прямой потомок леди Годивы и в своем городе видный, влиятельный гражданин, покровитель искусств, крупный издатель – на пару с зятем Уильямом Ч. Скоттом, недавно только ушел от дел. Почему, интересно, в который раз подумалось ей, Маккулохи и Дьюи не ладят между собой? Но все время под покровом этих быстролетных мыслей она озабоченно думала о том, почему Рут переменила тон. И при этом еще говорила: – Ведь он на самом деле не пьяница. Это у него от переживаний. Помнишь, как было, когда погиб его сын?

– Ну, тогда-то он точно был пьяницей, бедный малый.

Эстелл усмехнулась:

– Бедный малый, это верно. Но потом он взял себя в руки.

– Ария бедная, это вернее.

– Так-так. – Эстелл кивнула телефонному аппарату. – Им обоим, я думаю, было несладко.

– Что верно, то верно, – сказала Рут. – Я их не сужу. Я знаю, ты с ними всегда дружила.

Эстелл почувствовала жжение в груди. Мысли ее оборвались. Она подождала, что скажет Рут.

Рут загадочно проговорила:

– Про Вирджинию ты, наверно, слышала?

– Про Вирджинию? – переспросила Эстелл. Тон у Рут был такой, что Эстелл сразу встрепенулась, затревожилась.

– Его дочь Вирджиния Хикс здесь, в больнице, – мрачно сказала Рут.

– Не может быть!

– Да, да, здесь! Муж, Льюис, ее привез. – Она добавила зловеще: – Что с ней произошло, не сообщается.

– Боже милосердный! – вздохнула Эстелл.

– Поранила голову, – сказала Рут. – Уже несколько часов лежит без сознания.

– Быть не может! – шепотом повторила Эстелл.

– Надо смотреть правде в глаза, – сказала Рут. – Чего в жизни не бывает.