– Это в твоих силах, Селестина, – повторил он негромко.
– Но у меня нет больше сил, Кэррик! – в отчаянии призналась я и почти упала на кровать рядом с ним. – Я не могу больше!
Только это и сумела я выговорить, потому что горло перехватили слезы, усталость одолела меня. Кэррик осторожно отвел мои руки от лица, подтянул меня к себе. Я уронила голову ему на грудь, рубашка его так и оставалась расстегнутой, мои слезы капали на его шрам. Он дал мне минутку выплакаться, сидел неподвижно и обнимал меня. Потом заговорил:
– Знаешь, какая мысль помогает мне, когда кажется, будто я с чем-то не справлюсь?
– Представляешь себе розы под дождем? – прохныкала я.
Он не засмеялся в ответ. Такого поди рассмеши.
– Нет, я думаю о тебе.
Я даже отодвинулась немного – не ожидала.
– Вспоминаю, как ты вела себя в автобусе, на суде и в камере, – тихо продолжал он, давая нам обоим возможность все вспомнить. – Самый храбрый, самый сильный человек, какого я видел в жизни. Ты – мое вдохновение, Селестина. Каждый раз, когда мне кажется, что я не справлюсь, что выхода нет, я думаю о тебе. Нет другой, похожей на тебя. Такой отважной, такой чертовски упрямой. А теперь у тебя в руках власть. Ты словно Супермен, а Креван – Лекс Лютор.
Я засмеялась сквозь страх и печаль:
– Жутковатое сравнение.
Он смутился:
– Я же с тобой всерьез говорю!
– Ох!
– Там, в камере, я увидел, какой потрясающей силой ты обладаешь. Сам я, попав туда, был напуган до ужаса. А потом стал думать о тебе – все время только о тебе. Хотел быть храбрым, как ты. И я не вскрикнул, когда меня клеймили, – как ты. Я рассказывал Лоркану, Фергюсу и Ленноксу о тебе, что в тебе есть …
– Они будут здорово разочарованы, если ты посулил им Супермена.
– Они уже поверили мне. Они видели, как ты повела себя в супермаркете, дала отпор тому полицейскому. Только они пока не знают про …
– Ш-ш. – Я приложила палец к его губам.
Под дверью мелькнула какая-то тень.
Кэррик проследил за моим взглядом. Словно почувствовав, что мы ее заметили, тень торопливо сместилась. Кэррик вскочил, распахнул дверь, пробежал по балкончику, громко стуча ботинками по металлическому полу. Я откинулась на постель.
Он вернулся, запыхавшись:
– Не догнал.
– Не беда. Главное, ты не произнес вслух, – сказала я равнодушно, глядя в потолок и чувствуя, как испаряется ощущение безопасности, охватившее меня утром в этом убежище.
Конечно, Кэррик прав: надолго здесь оставаться нельзя. Я уже тоскую по родителям, по Эвану и Джунипер, тоскую по нормальной жизни. Но не только в этом дело: здесь, в этом месте, есть свои подводные камни, которые я сразу не разглядела. Нет, тут тоже небезопасно.
Кэррик осмотрел коридор и закрыл дверь.
– Ты как? В порядке?
– Мой новый спокойный и счастливый мир только что рухнул. Так что, боюсь, нет.
Он подошел, вытянулся на кровати – надо мной, упираясь локтями, нависая. Прижался губами к моим губам, долгий поцелуй. Потом отодвинулся и спросил снова:
– А теперь?
– Почти, – шепнула я.
Я улыбнулась.
– Итак, на чем мы остановились? – Он поднял мою руку и поцеловал ладонь. – Раз. – Поцеловал правый висок. – Два. – Потом настал черед рта, он поцеловал мой заклейменный язык. – Три. – Потянул мою футболку за подол, поднял ее и обнажил шрам на груди, между чашечками бюстгальтера. Теперь он повторил мой жест – бережно обвел пальцем Клеймо, прежде чем поцеловать. – Четыре. – Он медленно продвигался вниз, поцеловал пупок, на котором никакого Клейма вовсе не было, но я не стала спорить. Он снял с меня обувь и носки. Правая подошва тоже заклеймена, «за сговор с Заклейменными, за то, что стала на их сторону и вышла из общества». Он поцеловал и это Клеймо, я слышала, как он прошептал: «Пять», касаясь губами моей кожи, и в то же время я слышала другие голоса, крики, шум и ярость, молоток, грохочущий в зале суда. Голова поплыла, все это словно вернулось ко мне.
Он опустился на колени и посмотрел на меня.
Я занервничала. Сердце сильно билось. Я клялась, что никому никогда не покажу.
– Повернись, – попросил он.
Я покачала головой, через силу сглотнула.