Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

В воспоминаниях о детстве, проведенном в семьях казацкой старшины, авторы нередко упоминали о книгах для детского чтения (первенство, конечно, за «Приключениями Телемака»[161] и «Робинзоном Крузо»). В реестрах личных библиотек представителей казацкой старшины фиксируется немало книг по воспитанию детей. Показателен пример личной библиотеки упомянутого Степана Лашкевича, в которой значится немало детских книг[162]. Это переведенные на русский язык и опубликованные в те же годы «Детское училище» Лепренс де Бомон, арабские сказки «Тысяча и одна ночь» и «Серальския скаски» Марианн Аньес де Фок, нравоучительные книги для детей[163]. Интересно, что в библиотеке было несколько трудов педагогической направленности, а именно: произведение Джона Локка «О воспитании детей» (на русском) и «Эмиль» Жан-Жака Руссо (на французском), книги о воспитании светской особы, которая должна уметь вести себя в соответствии с нормами дворянской среды[164], о воспитании девочек[165], пособия по обучению детей рисованию и музыке[166]. Примечательно, что некоторые книги повторялись в «русском» и «иностранном» отделах библиотеки, как, например, «Приключения Телемака» и «Похождения Жиль Бласа из Сантильяны». Однако «французский» отдел наполнен прежде всего философскими произведениями и рядом известных романов выдающихся авторов (здесь и Вольтер, Жан-Жак Руссо, Жан Батист Расин, Анри Жозеф Дюлоран, Мари Мадлен Лафайет). В библиотеке Степана Лашкевича было немало книг на русском языке, которые не относят к собственно «детским», но, как свидетельствуют документы, их читали в юном возрасте[167]. Привлекают внимание и книги, написанные с целью помочь молодым людям усвоить основы современного научного знания[168]. Библиотека Степана Лашкевича, любопытная своей «педагогической направленностью», является показателем возраставшего интереса казацкой старшины к организации занимательного и поучительного досуга своих детей, а также рефлексии об обязанностях родителей в отношении воспитания. В этой связи примечательно то, что сын Степана Лашкевича Иван, по мнению Сергея Плохия, мог быть среди авторов анонимной «Истории русов», одного из важнейших текстов современной украинской истории[169]. Это произведение являло собой старшинскую версию истории Украины, продолжая традицию создания и распространения исторического знания, идущую от казацких летописей (Самуила Величка, Григория Грабянки и др.)[170].

Примечательно, что начиная с середины XVIII века информация о покупках детских книг казацкой старшиной очень часто встречается в источниках. Детские книги в 1750-х годов покупал лубенский полковник Петр Кулябка[171]. В 1789 году архимандрит Христофор Сулима писал своему брату Акиму, переяславскому помещику, что обязательно привезет гостинцы племянникам – каждому по «книге с картинками»[172]. Такое отношение к детским книгам, ставшее уже нормой в этой среде, объясняет замечание в воспоминаниях Андрея Стороженко, относящихся к концу XVIII века, о том, что в родительском доме он испытывал «ужасную нужду в самом необходимейшем для жизни», а именно не имел ни одной принадлежащей ему книги[173].

Все это свидетельствует о том, что в ряде семей казацкой старшины задачи домашнего воспитания решались с учетом достижений европейской культуры раннего Нового времени.

Следующий этап «программы»воспитания детей казацкой старшины предполагал обучение в одном из православных коллегиумов или в Киевской академии. Как уже отмечалось, в этих учебных заведениях были восприняты многие воспитательные и образовательные традиции гуманистических школ Европы, прежде всего иезуитских коллегиумов. Их важной характеристикой была фактическая ориентация на программу «Ratio Studiorum». Во всех коллегиумах преподавались высшие дисциплины – философия и богословие. С конца 1730-х годов в программу обучения постепенно включали предметы, ранее не преподававшиеся в этих школах, такие как новые языки. Безусловно, как и во всех учебных заведениях этого типа, образовательные задачи тесно переплетались с религиозно-нравственным воспитанием[174]. В Киево-Могилянской академии и православных коллегиумах из опыта иезуитской педагогики позаимствовали продуманную и разветвленную систему поощрений и наказаний учеников. Типичны воспоминания Федора Лубяновского, который писал, что окончил Харьковский коллегиум «с благоговением к Евангелию и учению церкви, с покорностию начальству и не от страха, а по чувству необходимости в руководстве». Лубяновский подчеркнул, что его не готовили к духовному званию. Он ощутил разницу в воспитании, поступив в университет, в котором, по его словам, никто не имел определенной цели (кроме студентов-медиков), а просто «все мы просвещались»[175].