Идеалист

– Ну-ну, издевайся, – было видно, что я задел его за живое. – Бизнес был свободным только первые полгода, никто не брал взятки, не бегал по судам. А потом все стало как раньше и даже жестче. Все ведь видят, что реальной власти нет, когда министр внутренних дел меняется несколько раз за год. А бывает и круче: он одного министра уволил, а тот себя взял и восстановил по решению суда.

Представив себе такое в России, я искренне заржал. Такого бардака во властных структурах у нас не водится.

– Или еще хлеще, – продолжал Стас, – когда штурмовали генпрокуратуру, выбивали там двери, чтобы посадить своего человека. Все ж смотрят, что там порядка нет, и занимаются своими делами. Никто Юща вообще в упор не видит, кроме его пресс-службы. Лезет только, падла, со своим голодомором сраным по всем странам, он внутренними делами не занимается, он реально занимается только музеями, памятниками, тачками коллекционными и голодомором. Поперву-то, когда он бывал на всяких там Советах Европы, ему ж аплодировали все! Такой человек, так поменял ситуацию, пользуется поддержкой народа! И его, видать, перемкнуло, что вот я Бог, я мессия... А сейчас в Европе с него уже ржут, потому что просрал все свое доверие везде, где только можно. Даже в Кремль не пускают, как босяка какого с улицы. Стыдобища.

Мы допили. Нам принесли еще. Стало спокойнее.

– И чего, – спросил я у него с иронией, – чего ты сейчас хочешь? Жесткой руки, небось?

– Это ты ключевую фразу сказал сейчас, – он отвел глаза. – Хочется, да, жесткой руки. Заебало безвластие. Соплями все-таки такое государство нельзя удержать. Пятьдесят миллионов народа фашистами да голодоморами липовыми не сплотишь. Тогда-то, на Майдане, мы пытались следовать западно-европейским ценностям, таким как демократия, свобода слова, равенство, но в итоге оказалось, что мы лишь простой народ. У нас ведь даже парламент, и тот не работает.

– Как это? Мы ж смотрим в Интернете ролики с телепрограмм ваших. Половина депутатов даже в ТЕЛЕдебатах участвуют.

– Вот именно. В дебатах. У нас парламент собирается раз в неделю на восемь минут, только открывают и закрывают заседание. Года три уж парламент не работает. Законы практически не принимаются. Только единичные, вроде бюджета, да и то со скрипом. А при Кучме по пятьсот-шестьсот в год принимали.

– Стас... – я умоляюще затряс головой. – Хватит, а? Тошнит от вашей политики, если честно. Мне ее и на работе хватает. Давай выпьем лучше.

– И то дело, – согласился он. – Как там Ренат поживает?

– Да без изменений, – я пожал плечами. – Со мной работает. Хочешь, приезжай в Москву. Пристроим куда-никуда.

– Не поеду я в Москву, Илья. Мой дом здесь. Как-нибудь прорвусь. Скажи лучше, не дергали тебя наши спецуры? Тут же шухера было, атас.

– Не дергали. А чего толку дергать? Ничего ведь не изменишь. Самоубийства вот ваши всякие, это да, это нехорошо, а так моя совесть чиста абсолютно.

– Хорошенькие самоубийства, – хмыкнул Стас. – Про Третьяченку тоже писали, что он самоубился. А потом данные повсплывали, то ли от охраны его, то ли с судмедэкспертизы. Там, ты гля, два выстрела, пальцы сломаны... Самоубийство, гы-гы. Первый раз себе в челюсть выстрелил, а второй, типа, контрольный. Терминатор, а не Артемий Андреич.

– Сам себя высек, в общем, – я улыбнулся, отпил глоток. – Третьяченку, к слову, ничуть не жаль. Мало того, что сам по себе сволочью записной был, да еще и в игры эти играл двойные. Ты ж догадался тогда, за что его грохнули?

– Любой баран догадается. Он же ж поддерживал одного кандидата, а бабло брал и у другого тоже, да еще америкосов подставил, да СБУ походя пнул по-жесткому, инфы повылезло немерено из-за него.

– Во-во. Теперь сам черт не разберет, кто именно его грохнул. Не повезло ему, кстати, сильно. Им ведь с Машей всего-навсего нужно было выждать неделю. Потом бы уехали в Америку свою, и все. Там-то у них покровители нормальные были все-таки. Шутка ли – целую страну за бабло под пиндосов подложить! Заигрались просто, а тут еще крышу его накрыли, Кирпу этого.

– Не в курсе, чего там с Машкой, как? – Стас вдруг посмотрел на меня с какой-то виноватой надеждой. – Не слышал о ней ничего с тех пор?

– Слышал... – Я чуть помедлил. – Встретил ее потом на Кубе. На пляже. Смогла свалить с кучей бабла, что они там с мужем надерибанили.

– Да ты что?! – Стаса аж подкинуло. – И молчит сидит, гля! И чего она? Как? Хоть поговорили?

– Поговорили, – с неохотой ответил я. – Чего там... Не робкого десятка девушка.

– Как она в глаза-то тебе смотрела? Ты ж из-за нее чуть под все цугундеры сразу не залетел.

– Плохо поговорили, чего скрывать. Напилась, плакала. Нервы все ж не железные. С Пономаренкой сотрудничала, он в курсе был всех движений. И в гостиницу упырей тоже она привела... Ей, похоже, никогда так стыдно не было. Да еще и врасплох ее застал на пляже этом. Сам чуть в ахуй не выпал, честно говоря... Впрочем, давай не будем. – Я нервно махнул рукой.

– Прости, Илюх. Понимаю. Ты ж ее любил без памяти.

– Ты не поверишь, старик, – я поднял на него взгляд. – И сейчас люблю.