Идеализм-2005

— Валите к чертям, ущербы ивановские! — кричит нацболка Лера.

К ментовской работе сотрудники военкомата явно непривычны. Одной лакейской злобы для победы не хватает. К тому же численно мы немного превосходим врагов.

— Нацболы, сцепляемся, — кричу, — сцепляемся! Да, Смерть!

— Да, Смерть! Да, Смерть! — отражают стены зала.

Мы опять прорываемся к окнам. Снова разворачиваем нацбольские флаги и портреты замученного российским государством солдата. Квелых вояк отталкиваем ногами:

— Пиздуйте отсюда, никчемные!

Минобороновцы сбиваются в дальнем конце зала. Тут и там валяются разломанные пластиковые стулья.

Вояк спасает от полного разгрома подкрепление. В зал врывается орда ОМОНовцев в серо-синем камуфляже, с дубинками в руках.

— Лежать, блять, всем! Не двигаться!

Удары, крики врагов — и мы лежим на полу, закрываем головы. Растяжка вдоль стены, обыск, погрузка в автобус, вновь ОМОНовские дубинки.

— Смотреть, блять, в пол! — бах, бах, бах.

* * *

В райотделе ОМОНовцы поставили нас в две шеренги перед будкой дежурного. Сотрудники ФСБ и УБОП еще не приехали, допросы не начались. А обезьянник местные менты забили под завязку какими-то бухими, орущими бичами. ОМОНовский капитан решил скоротать время политбеседой.

— Зачем зам этот Сычев сдался, он же петух, обиженный, — ходил взад-вперед мусор. — Учились бы, работали, с девочками бы развлекались.

Я с ментами и ОМОНовцами не спорил, с ними все ясно, горбатого могила исправит. Но кто-то из наших начал возражать:

— Российская армия — это крепостное право.

— Че, бля?

Наш товарищ упал от фронтального удара ногой в грудь.

— Вы чего, блять, делаете?

Элитные мусора вновь схватились за дубинки. Через секунду мы опять лежали на полу. «Ну и хрен с ним, акция-то удалась», — думал я, когда прикрывал голову руками от ударов и ОМОНовских прыжков.

Прибыл Чечен со свитой. На свите были дорогие кожаные куртки с меховой оторочкой, в руках глянцевые черные и коричневые борсетки. Но сам известный ФСБшник кутался в серый замызганный пуховик. Из-под капюшона на нас смотрели маленькие глазки хорька. Чечену нравилось выглядеть необычно, эффектно.

— Под гастарбайтера сегодня нарядился, — пошутил кто-то из партийцев.

В Чечене были черты прирожденного палача, умевшего сохранять необходимую профессии выдержку на эшафоте.

Я часто думал тогда, в 2006 году, замечательно было бы жить лет так на сто раньше. Тогда я стал бы народовольцем или эсером, кидал бы бомбы в царских сановников. Ведь Чечена тоже несомненно посещали мысли перенестись в ту же эпоху. О военно-полевых судах и виселицах темными ночами мечтал этот сотрудник ФСБ.

* * *

У нацболов был такой лозунг: «Любовь и война». Я понимал значение этой короткой фразы буквально. Любовь как всепоглощающая страсть к разрушению российского мусорского порядка.

Но у этого чувства была и другая, более важная сторона. Любовь как деятельное сострадание ко всем растоптанным этим государством, ко всем униженным, обездоленным, к нищим пенсионерам, выпускницам детдомов на панели, к брошенным собакам. К рядовому Сычеву. За него я был готов сесть в тюрьму, возможно, убить или умереть самому. Я не имел никакого права находиться 6 февраля 2006 года где-либо еще, кроме как в захваченном Савеловском военкомате. Заниматься чем-либо иным, кроме как драться с теми никчемными сотрудниками военкомата.

Нет любви и сострадания без практических проявлений солидарности.

Но у любви есть еще одна, третья стадия. Любовь, переживаемая революционером, не может не иметь платонического характера, в саком классическом понимании. В своей жизни я был несколько раз влюблен в девушек, или думал, по крайней мере, что влюблен. Переживал, не мог думать ни о чем, кроме нее, той самой. Жить, казалось, не могу без нее.

А ведь сегодня о многих из них я и не вспоминаю вовсе. Не знаю, что с ними, чем они занимаются. А про некоторых — и знать не хочу.

Сейчас, начиная чувствовать влюбленность, я сразу ловлю себя на мысли, как же это глупо, через месяц, полгода, год не останется ведь ничего от той яркой искры, сверкающей сейчас в груди.

Но любовь к свободе, к справедливости, они никуда не делись, они заставляли меня совершать те поступки, которыми я действительно горжусь. Или мои погибшие товарищи Юра Червочкин, Антон Страдымов… Память о них не погаснет никогда, она заставит мстить, жертвовать собой, делать дела. Вечная верность мертвым героям — и есть мой идеализм.

Вечные идеи, вечные чувства — так или иначе, революционер живет в мире, увидеть который можно лишь вырвавшись из Платоновой пещеры. А в эпохи революций и глобальных потрясений в этот нематериальный мир вступают миллионы людей, целые страны и континенты. Тогда торжествует по-настоящему человеческий дух.

Московское отделение

Московское отделение НБП состояло в 2005–2006 гг. из нескольких звеньев, или бригад. Деление производилось по территориальному признаку. Существовали бригада Восточного и Центрального округов, Северная бригада, Южная, Юго-Западная, и так далее.