Идеальная любовница

— Разве ты не хочешь их примерить? — спросил он.

— О, ну… я не знаю, — она посмотрела на изящные туфельки, а потом перевела взгляд на свои простые темные башмаки.

Питер понял причину ее смущения и через секунду стоял перед Габриэллой на коленях. Он снял с нее грубые туфли и одел атласные. Между пяткой и задником образовался зазор дюйма в полтора. Туфли были безнадежно велики.

Питер сидел на корточках, и Габриэлла видела, как краска заливает его шею и уши. «Бедный», — подумала она. Он был так уверен, что туфли ей подойдут… Видимо, раньше ему не доводилось покупать женскую обувь, а это, пожалуй, даже хорошо. Вот только как его утешить? В этот момент Питер казался ей таким беззащитным, ранимым и… доступным.

— Досадно это сознавать, но, кажется, на сей раз я попал пальцем в небо, — преувеличенно весело объявил Питер и начал снимать с Габриэллы туфли.

— Нет, постой, — она отвела его руки в сторону. — Это самые замечательные туфли из всех, которые я видела, и они мне прекрасно подойдут.

С этими словами Габриэлла оторвала кусок оберточной бумаги, скомкала ее и засунула в носок правой туфли. С левой она поступила так же. Затем девушка встала и чуть приподняла край платья, давая Питеру возможность полюбоваться обновкой. С набитыми мысками туфли сидели на ней идеально.

— Ну, что скажешь?

— Здорово ты это придумала, — пробормотал Питер, с трудом отрывая взгляд от ее ног.

Теперь он совсем не испытывал смущения. Облегчение и радость — вот чувства, которые переполняли его. А почему так случилось, Питер Сент-Джеймс не задумывался.

Габриэлла бережно уложила туфли в коробку и поставила ее на стол. Увидев книгу, которая лежала там же, девушка помрачнела. Маленький томик напомнил ей о том, что она собиралась сказать Питеру.

— Боюсь, у меня плохие новости, — проговорила она, усаживаясь на диван. — Розалинда запретила мне играть с вами в шахматы.

— Я убит горем, — Питер картинно прижал руку к груди.

— Я серьезно, — нахмурилась Габриэлла. — Вчера мать прочитала мне целую лекцию о вреде учености и ученых игр. «Женщине, которая щеголяет своим интеллектом, нужно еще очень многому учиться», — заявила она. А потом написала мне ряд подходящих занятий, которые, якобы, безотказно очаровывают мужчин.

— Так уж и безотказно? — вскинул брови Питер. — Хотел бы я взглянуть на этот список.

— Розалинда заставила меня выучить его наизусть, — поморщилась Габриэлла. — Первый пункт — чтение стихов. Как вы относитесь к поэзии?

Теперь сморщился Питер.

— Первая моя реакция была такой же, — удовлетворенно кивнула Габриэлла и раскрыла книгу, которую читала до его прихода. — И все же займемся пунктом первым, — провозгласила она и, поймав его недоуменный взгляд, пояснила: — На тот случай, если Розалинда нас подслушивает.

— А ведь сегодня была моя очередь выбирать занятие, — недовольно пробурчал Питер. — Но делать нечего, подчиняюсь грубой силе.

Габриэлла лукаво улыбнулась и начала:

В одном краю такой был случай:

Гуляя как-то раз,

Набрел мудрец на куст колючий

И выцарапал глаз.

Мудрец на редкость был умен

И, не сказав ни слова,

Забрел в другой кустарник

И повредил глаз снова.

Сказать, что Питер был удивлен, это значит ничего не сказать. Он был просто ошарашен. Ну и девчонка! Каждый день что-нибудь новенькое. А Габриэлла между тем продолжала:

Однажды старушка у нас в городке

Послала на мельницу мышку в мешке.

Но мельник ни разу мышей не молол,

А если молол, так не брал за помол!

— Обожаю потешки! — расхохотался Питер и откинулся на подушки.

— Потешки — это тоже поэзия, — заметила Габриэлла.

— Вольная поэзия, — поправил он и вытер выступившие от смеха слезы. — Моя любимая. Читай дальше.

Габриэлла читала, а Питер смотрел на нее со все возрастающим интересом. То, что она проделывала, иначе как мятежом назвать было нельзя, и Питер очень хорошо понимал ее. Ему была понятна потребность сбросить с себя унизительные оковы подчинения, понятно желание встать на свой собственный путь. Питер Сент-Джеймс уже много лет боролся с матерью, отстаивая свою независимость, но делал это совершенно другим способом. Однако тот метод, который выбрала Габриэлла, такой остроумный, свежий и неожиданный, с каждой минутой импонировал ему все больше и больше. Ее мятеж был так же очарователен, как и она сама.

Габриэлла на минуту прервалась, чтобы попить воды. От долгого чтения в горле у нее пересохло. Питер тут же воспользовался этим и, схватив книгу, продолжил начатое ею четверостишие. Оба покатывались со смеху.