Идеальная ложь

Мэг все время пыталась найти повод вставить в разговор пару слов об Этане. Но когда они вошли в последний зал галереи и остановились перед большим красочным полотном Фрагонара, Ханна сделала это за нее.

— В последнее время я много думала об Этане, — сказала она, когда они оказались перед картиной. На холсте была изображена сцена в спальне. Откуда-то сверху свешивался красный бархатный полог, его мягкая ткань и насыщенный глубокий цвет занимали почти всю левую часть полотна. Слегка смятые белые простыни и подушки ярко выделялись на темном фоне под свешивающимися складками сочного бархата. В правой части картины были изображены мужчина и женщина в домашних одеждах восемнадцатого века. Мужчина левой рукой обнимал женщину за талию. Она отталкивала его, и ее голова с белокурыми напудренными волосами, казалось, уже отклонилась от его тела, но все же, если присмотреться повнимательнее, под складками ее атласного халата было видно, что ноги ее разведены и ее бедра уже тянутся к его напряженным мускулистым ногам. Эта часть картины была ярко освещена, белый свет разливался полукругом, акцентируя внимание на правой руке мужчины, которая только что дотянулась до кончика засова на двери спальни. Рука женщины под его рукой также тянулась, стараясь нащупать замок, но было трудно сказать, было ли это движение протеста или одобрения. Это было очень страстное полотно, со сложной структурой, исполненное двусмысленности. Как просто неправильно истолковать сигналы других людей, заметила Мэг про себя.

— Я думаю, что всё мы о нем много думали, — ответила она.

— Я вспоминала наш разговор на похоронах, — продолжала Ханна. — Этот ужасный шумный полуподвал… Вы были удивлены, Мэг. Удивлены тем, что Этан рассказал мне о ваших отношениях.

— Нет, я была удивлена тем, что вы могли подумать, что у нас вообще были какие-то отношения, — поправила ее Мэг.

— Это уже позже меня осенило, что вы ничего не знали про меня и Этана, — продолжала Ханна, — что вы не понимали, что мы с ним тоже были любовниками.

Мэг повернулась и пристально посмотрела на эту женщину, которая была на много лет старше нее. Выражение лица Мэг с очевидностью выдавало ее удивление. Мысленно она почему-то ограничивала любовные похождения Этана районом Ред-ривера.

— Пожалуйста, не смотрите так ошеломленно! — Ханна нервно рассмеялась. — Зная, что он был за человек, я бы не поняла, чему именно вы так удивляетесь, если бы не мой возраст. И это, честно говоря, я считаю обидным.

— Извините, — сказала Мэг, стараясь собраться. — Но я действительно не знала. Здесь вы правы: я должна была бы догадаться.

— Так или иначе, мне стало легче оттого, что я это рассказала, — произнесла Ханна. — Хотя где-то в самой глубине души я все-таки надеялась, что Этан говорил вам об этом — что он разговаривал с вами обо мне… о нас.

В ее обычно звучном бесстрастном голосе Мэг теперь ясно слышала боль и печаль.

Они обедали в верхней части Медисон-сквер в североитальянском ресторане, который был таким новым, что у него даже еще не было вывески. Ханна заверила Мэг, что еда здесь изысканная, и что им лучше насладиться ею сейчас, так как на следующей неделе «Таймс» уже запланировала поместить об этом месте отзыв в ярких тонах. За бокалом вина, перед тем как сделать заказ, Ханна рассказала Мэг о том, как они с Этаном впервые встретились.

— Он зашел, чтобы оставить слайды своих работ, — сказала Ханна с тонкой улыбкой. — Обычный визит художника. Он искал возможность выставляться, но я раньше никогда не видела таких, как он, я имею в виду, кого-нибудь с таким абсолютным отсутствием связей. Мой секретарь вышла на ленч, и я сама находилась в приемной. Он притворился, что принял меня за мою секретаршу, и все говорил, что слыхал, какая Ханна Джадсон замечательная, какой у нее острый глаз, как она шестым чувством определяет талант. Разумеется, он знал, что я знаю, чего стоит его лесть… но, Господи, он был таким обворожительным! Я начала смотреть его работы только, чтобы он замолчал. Как же я была удивлена, когда увидела, насколько они хороши.

— И вы смогли сделать такой вывод? Просто глядя на слайды?

— Ну, поначалу, конечно, меня немного сбивал с толку… сам Этан. Из него так и била жизнь… он был таким обезоруживающим. Признаюсь, что сначала так и было: меня больше интересовал он сам, чем его работы. Что было в самый первый месяц? Когда мы обсуждали, как смонтировать его экспозицию, что туда включить, как представить работы? Я заметила, как тесно он связан с искусством. В большой степени он сам является частью своих работ. Это то, что давало ему его ярость, его страсть. И я начала видеть то, что видел в этих работах он, — сконцентрированную энергию, риск, мужское начало.

— А если бы он не был таким… привлекательным? Предоставили бы вы ему возможность устроить персональную выставку?