Идеальная пара

– Надо переходить к такту выпуска с опережением поворота коленчатого вала, – сказала Джиджи. – За счет этого немного теряется мощность двигателя, зато возрастает коэффициент полезного действия.

– Совершенно верно, – кивнул маркиз.

– Наверное, сложности возникают, когда дело доходит до точных расчетов? – спросила она. Ее инженеры уже давно бились над этой проблемой.

– Постоянно возникают. К сожалению, конструкцию можно улучшить только до определенного предела. Я свел выбор к двум вариантам и рассчитал углы поворота вала с минимальной погрешностью. Теперь мои инженеры в Нью-Йорке переберут двигатель с учетом поправок, а затем испытают в работе.

– Хорошо, что не надо самому пачкать руки.

– Пачкать, руки – это как раз самое интересное. По своим чертежам я всегда строю сам. Что угодно могу смастерить. – Тремейн с улыбкой взглянул на жену, и сердце ее глухо застучало в груди. Что ни говори, а солнце определенно светило ярче, когда Камден улыбался. – Не желаешь стать первой англичанкой, которая прокатится по Роттен-роу в безлошадном экипаже?

Джиджи невольно усмехнулась.

– Да уж, ты действительно можешь смастерить что угодно. Я-то знаю твою тайну.

– Тайну? – удивился Камден.

– Платье Клаудии, в котором она появилась на своем первом балу.

– Ах, ты об этом… – Он рассмеялся. – Это не столько моя тайна, сколько Клаудии. Если память мне не изменяет, ей было ужасно стыдно, что бальные платья других девушек шил месье Уорт, а ее – кое-как соорудил брат.

– Не скромничай.

– И не собираюсь. Видишь ли, я не знал, как исхитриться, чтобы и вырез получился, как она просила, и лиф не сваливался вниз. Тогда я стащил у матери турнюр на металлическом каркасе, разобрал его на части и обмотал все декольте проволокой. Клаудия на балу ужасно нервничала, боялась, что платье покалечит либо ее, либо кого-то из поклонников.

– Она показывала мне его, когда приезжала в Англию в девяностом году, – сказала Джиджи. – Я отказывалась верить, что его сшил ты, пока она не поклялась здоровьем своих детей.

– Это был первый и последний раз, когда я замахнулся на высокую моду. – Тремейн снова рассмеялся. – Мне тогда было девятнадцать, и я считал, что мне все горы по плечу. Клаудия выплакала все глаза, потому что семейный бюджет не позволял купить новое платье для ее первого бала, и тогда я подумал: ну что здесь сложного? В конце концов, моделирование одежды – это ведь упрощенная механика, а я множество раз кроил и шил паруса для игрушечных кораблей.

– Клаудия говорила, что ты настоящий волшебник.

– Клаудия смотрит на мир сквозь розовые очки. Я впервые узнал, что такое паника, когда до бала оставалось два дня, а я никак не мог сообразить, каким образом десять ярдов материи драпируются под турнюром. Я зашел в тупик, и вся неэвклидова геометрия не могла мне помочь.

Джиджи вспомнила то платье, любовно переложенное папиросной бумагой. Оно до сих пор хранилось в бывшей комнате Клаудии в «Двенадцати колоннах». «У меня самый лучший брат на свете», – сказала в тот день Клаудия, более чем прозрачно намекнув, что Джиджи следовало, не откладывая надолго, приобрести билет на трансатлантический лайнер.

– Но в итоге-то все получилось как надо.

– Я и юбку обмотал проволокой.

Муж с женой расхохотались, и от смеха в уголках его глаз собрались морщинки – гусиные лапки, которых она прежде не замечала.

Отсмеявшись, Камден внимательно посмотрел на жену.

– А у тебя смех совсем не изменился. Помню, ты казалась мне не по годам искушенной и практичной, пока не начинала смеяться. Ты до сих пор смеешься, как маленькая девочка, которую щекочут, а она икает и захлебывается от хохота.

Что на это можно было ответить? Будь на месте Камдена любой другой, она бы расценила это если не как признание в любви, то уж, во всяком случае, как проявление нежности. Но как прикажете понимать такие слова, когда их сказал именно он?

Тремейн поспешил сменить тему:

– Да, пока не забыл… Я ведь так и не поблагодарил тебя за то, что ты не дала Кристоферу сбиться с пути.

За эти годы Кристофер несколько раз попадал в неприятные истории. Впрочем, ничего ужасного – никаких незаконнорожденных детей, огромных долгов или друзей-преступников. Но все же его родители хватались за голому и изводились от тревоги. После святоши Камдена и умницы Клаудии они плохо представляли, как справиться с более норовистым отпрыском. Поэтому, повинуясь долгу, в дело вмешалась Джиджи. Она помогала Кристоферу выпутаться из щекотливых ситуаций, не гладила его по головке, в отличие от мягкосердечных родителей, и безжалостно урезала ему месячное содержание, когда он того заслуживал.

– Не стоит благодарности. – Она пожала плечами. – Мне понравилось вправлять ему мозги.

– Кристофер жаловался на тебя. Он писал, что ты такая же злобная, как Горгоны, и в сто раз страшнее. Дескать, ты собиралась посадить его на корабль, отправить во Владивосток и бросить в порту без пенса в кармане. И грозилась разорить всех, кто посмеет одолжить ему денег, когда сажала его на хлеб и воду.