— После бегства матери я научился работать, — продолжал Хок. — Я собирал овощи, ходил за цыплятами, разносил газеты — да вообще много чего делал. Деньги шли отцу на оплату комнаты и на еду.
— Но ты же был совсем ребенком, — сказала Энджел, с трудом веря словам Хока.
— Я ел их пищу и носил одежду, которую они мне покупали. Спал под их одеялом.
Хок пожал плечами, не желая углубляться в материальную сторону. Не бедность удручала его, а отсутствие любви.
— Они не разжирели за мой счет, — сказал он. — Наша ферма была просто смех. Пятьсот акров, а воды едва хватало на десять. Запад Техаса — это пустыня. Настоящая пустыня. Земля годится только для добычи песка. Сущий ад.
Внезапно Хок обошел вокруг машины, открыл дверцу и сел на сиденье.
Энджел стояла неподвижно, пораженная рассказом Хока, открывшим ей такую сторону его жизни, о которой она не подозревала: прошлое Хока такое же безжалостное, как и земля, о которой он говорил.
Ей хотелось расспросить его о том, что осталось невысказанным.
Других детей тоже бросали матери, но они научились любить и доверять женщинам. Карлсон, например. Его детство было не лучше, чем у Хока. Даже хуже: Карлсон — наполовину индеец, ему пришлось сражаться еще и за право жить и работать среди белых.
И все же Карлсон умел любить.
Почему же Хоку это не дано?
Хок наклонился и открыл дверцу, молчаливо приглашая Энджел сесть в ее собственную машину. Она села за руль, бросила быстрый взгляд на Хока и слегка трясущимися руками повернула ключ зажигания.
Хок не смотрел на нее. Не открой он ей дверцу, можно было подумать, что он забыл о ее существовании. «О чем он думает, — пронеслось в голове у Энджел. — Какие осколки прошлого вспоминает, какого они цвета… Насколько острые у них края и как глубоко они ранили его?»
Но Энджел больше ни о чем не спрашивала. Она научилась этому с самого первого раза. Цвета, которые он ей показал, были черными, почти дьявольскими и при этом неотразимо притягательными.
Энджел молча вела машину к дому миссис Карей. Остановившись у ее дверей, она вопросительно посмотрела на Хока. Захочет ли он пойти с ней в дом или останется ждать в машине?
— Где мы? — спросил Хок, подняв на нее глаза.
— У дома миссис Карей.
Хок ждал разъяснений.
— Она недавно сломала ногу, — сказала Энджел. — Я покупаю ей продукты и вожу к доктору — она сама пока не может.
Сведя брови к переносице, Хок пытался выудить из памяти это имя.
— Миссис Карей, — пробормотал он. — Я где-то слышал о ней.
— Джемы и варенье, — сказала Энджел, открывая дверцу.
Хок тоже вылез из машины и подошел к багажнику.
— Как на этом витраже? — спросил он, доставая завернутую в одеяло панель.
— Как на французской булке к нашему завтраку.
Хок понимающе хмыкнул и облизнул губы.
— Теперь я вспомнил, — сказал он. — Мы собираемся купить еще варенья?
— Миссис Карей натравит на меня кота, если я заикнусь о деньгах. Я ем ее чудесные джемы всю жизнь. Это подарок.
— Они от этого только слаще? — спросил Хок.
— Да, — ответила она и с удивлением на него посмотрела. Не ожидала, что он поймет.
— Не смотри на меня так испуганно, Энд-жел. Я знаю, что такое подарки. Когда-то я в отчаянной надежде ждал их каждый день рождения, каждое Рождество. Потом я научился жить без надежды.
Энджел молчала.
— Когда я был в третьем классе, учительница дала мне маленький леденец на палочке, перевязанной зеленой ленточкой, — сказал Хок. — Я хранил его до самого Рождества, чтобы, как все другие дети, открыть свой подарок.
Энджел бессильно сжала кулаки.
— А потом я ушел в поле, — продолжал Хок, — и там в одиночестве съел его. Я и сейчас словно ощущаю в пальцах его рельефную поверхность, чувствую свежий запах мяты, вижу ярко-зеленую ленточку и блестящий красно-белый леденец. Это была самая сладкая, самая прекрасная конфета, которую я когда-либо пробовал. Я таскал эту ленту в кармане, пока от нее не осталось несколько зеленых нитей.
Одолеваемый горькими воспоминаниями, Хок в смятении покачал головой.
— Я очень, очень давно не думал об этом, — сказал он.
Энджел едва сдержала слезы, вспомнив, какие дни рождения бывали у нее — с горами подарков, с радостью, смехом и любовью. Три года назад она потеряла очень много, но ей по крайней мере было что терять.
Годы воспоминаний, годы любви.
У Хока не было ничего, кроме привкуса мяты и ленты, затасканной в кармане до ниток.
Глава 18
Энджел спокойно закрыла багажник и последовала за Хоком к парадной двери дома миссис Карей. Она позвонила и стала терпеливо ждать, понимая, что старушке нужно время, чтобы дойти до двери.
Хок заметил, каким напряженным стало лицо Энджел, как она прикусила нижнюю губу — остался крошечный след. Он не знал, что расстроило ее. Но знал, что ему хочется разгладить эту вмятинку кончиком языка.
Подобно воспоминанию о запахе мяты, это желание удивило его самого. Он явно хотел скорее утешить Энджел, чем соблазнить ее. Хотел увидеть, как она улыбнется оттого, что он доставил ей удовольствие. Хотел…