Идеальная жертва

– Там убивают мутантов. Таких же, как мы с тобой. Разве ты сам не хочешь, чтобы нас перестали держать за уродов? Ну так надо что-то для этого делать.

– Война никогда не прекратится. Если не там, то в другом месте, не мутанты, так ещё кто-то. Таков уж мир.

– Не строй из себя циника, тебе не идёт.

– Да какой уж цинизм, если я за тебя боюсь.

Он скептически кривится.

– А кто из больницы вышел месяц назад?

– Я хотя бы вышел.

При мысли о Йозефе Бауме, который не дожил до перевода в штаб, настроение падает окончательно. Взял, называется, на «показательную операцию», чтобы он получил звезду выслуги и посиял улыбкой перед камерами. Он благодарил. А теперь с надгробия улыбается.

– Ты в этом не виноват.

– Да блядь, в этом никто не виноват. Бауму было двадцать два, Малеку – девятнадцать. А знаешь, сколько таких парней было за всю мою жизнь?

Ру протягивает руку через стол и накрывает мою ладонь.

– Мы можем уйти. Уволиться и всё.

– Не знаю. Я никогда не думал о другом.

– Ну так подумай. Жизнь меняется. Мы можем что-то изменить.

Неуверенно киваю.

Сколько себя помню, я мечтал быть военным. В детстве фанател по артиллерии, оттуда осталась страсть к крупному калибру, а когда подрос и распробовал прелесть мордобоя, то переключился на пехоту. Когда пришло сообщение, что меня приняли в учебку, я весь день бегал с улыбкой до ушей, просто не мог сдержаться, а потом ещё неделю говорил только об этом. Ну, то есть как говорил – бегал ошалевший и повторял всем: «Меня приняли! Представь?! Приняли!». Мне было четырнадцать, люди брали мутантов на работу, а я верил, что переверну мир.

Только потом до меня дошло, что если про трудоустройство мутанта в человеческий коллектив снимают репортаж, то что-то тут не так. По-настоящему равные права – это обыденность, никому не придёт в голову трубить об этом как о «достижении».

В общем, переворота не случилось, а меня с годами засосало болото повседневности. Ну, сейчас жалеть не о чем – собственный кабинет, нормальные отношения с большинством сослуживцев… Но Ру прав, эта херня с ответственностью давит всё больше. Я ему не говорил, но в последнее время ловлю себя на раздражении, когда вижу очередное уведомление о командовании операцией. Выбраться в одиночку или вдвоём с ним гораздо проще, чем вновь брать на себя ответственность за людей, за их ранения или смерть.

И что, пойти в штаб? Главный давно уже мечтает пихнуть меня туда в качестве своего политкорректного протеже – смотрите, мол, какие в моей части мутанты водятся! Да, хочется верить, что я мог бы составлять более грамотные планы для полевых операций. А если нет? Я ведь знаю себя – буду бегать и узнавать судьбу каждой подписанной бумажки. И если в результате погибнут люди, слышать об этом будет ничуть не легче, чем видеть их смерть собственными глазами.

А может, со временем привыкну. Буду воспринимать приказы и распоряжения как обычные бланки, не видя за ними жизней. Операция прошла успешно – я получаю премию. А если нет – ну что ж, это «сопутствующие потери».

Нет, нахуй такое.

Так что, совсем уйти? И куда? В полицию, в охрану? Мог бы поселиться в Данбурге… Ага, дорожное движение регулировать, как на тех рисунках в детских книжках, – чтобы машины пропустили выводок утят. Добрый дядя Син, который всегда улыбается, а после работы приносит домой тортик. И Ру, в платье с пышной юбкой, поджидает меня на пороге с кастрюлей макарон. Или со скалкой, если я позволю себе после работы залить пивом эту тошнотворную жизнь. Буду жить так годами, а потом пущу себе пулю в рот – всё с той же улыбкой до ушей. Фу.

Ладно, подумаю об этом позже. Эйруин прав, нужно что-то делать, но сейчас – чай.

Поднявшись, собираю пустую посуду и ставлю на стол две чашки: кофе и чёрный чай с бергамотом.

Ру отодвигает свой стул подальше.

– Иди сюда?

Однако он вовсе не принимается меня лапать – я-то уж обнадёжился, – а обнимает за бёдра и тянет к себе на колени. Усадив, обвивает руками, утыкается лицом мне в грудь. От неожиданности столь нежных повадок я замираю на пару мгновений, но, конечно, обнимаю его в ответ, запускаю пальцы в волосы.

– Всё будет нормально. Всего-то три месяца.

Вместо ответа я целую его выше линии роста волос. Пахнет по-домашнему. Я имею в виду, можно определить близость человека по тому, насколько ты знаешь запахи его тела. Например, друг – однотонный коктейль, без деталей. Друзей особо не нюхаешь, это не принято. Случайные любовники: парфюм, запах изо рта – везёт, если это мятная жвачка, – и резкий адреналиновый пот. Более глубокое погружение в секс, и вот тебе знакомы неожиданные вариации, вроде запаха между пальцами ног. Но запах кожи головы знают только близкие люди, родные. Он уютный и самый интимный.

3.

Тем временем Ру легко, почти щекотно, ведёт пальцем сначала по моему бедру, затем по члену, который с готовностью подрагивает в ответ. Кто бы сомневался, что сидение на его коленях закончится эрекцией, я, в конце концов, здоровый мужик, даже ещё молодой. Ру накрывает член ладонью и – уф! – сжимает, от чего низ живота наполняется приятным теплом, а я облизываюсь в предвкушении.