Идеальная жертва

От возмущения выпаливаю на повышенных тонах:

– Ты не будешь жить на улице! И думать тут нечего! – только тут до меня доходит, что под влиянием эмоций я сказал «ты». – То есть… Вам положена компенсация, есть профсоюз, да и вообще, мы своих не бросаем! Так не делается, что на задании человека чуть не убили, а потом он бомжует под мостом, чтобы сэкономить деньги на таблетки.

Ру как-то презрительно хмыкает, и я спрашиваю: «Что?».

Он кривится: «Красивые слова. Враньё. Всем плевать. Только идиоты верят таким словам».

Прохожусь по его лицу изучающим взглядом – так-то стараюсь не пялиться лишний раз, чтобы не смущать, – и Ру тут же отводит глаза, склоняет голову, как будто виновато. Свет заката из окна рельефно очерчивает шрамы на его лице, шее, ключице. Похудел, осунулся, скулы стали резче, и эти синяки под глазами…

– У меня, конечно, есть недостатки, но лицемерие к их числу не относится. Если я сказал, что вы не будете жить на улице, – так и будет. Этот вариант не рассматривается.

Он косится на меня исподлобья. Молчит.

– У меня есть ещё десять минут до автобуса. Начнём новую главу или остановимся на этом?

«Новую».

Я киваю и перелистываю страницу. Значит, завтра нужно будет пополнить его счёт. Переведу туда все запасы. Только анонимно. Если вдруг заметит – скажу, что это компенсацию перевели или пособие от штаба.

27.

Проснувшись, я обычно сразу вскакиваю с постели, но сегодня – остаюсь, разглядывая потолок и стены, будто вижу их впервые.

Собрался он жить на улице, посмотрите на него! Вроде память отшибло, а некоторые вещи не меняются: он уже и раньше думал свалить из армии на вольные объедки под мостом, ну, в тот раз, год назад. Когда Ру потом, спустя время, упомянул об этом, я просто ахуел – то есть он, оказывается, планировал втихаря драпнуть через забор, при этом снова без документов, и если бы не нажрался до полуобморочного состояния, то и не пришёл бы ко мне прощаться. На следующее утро я такой: а где мой любимый чудо-лейтенант? А его, оказывается, и след простыл! Он уже где-то бомжует в обнимку с крысами! Вот же придурок опизденевший! Я тогда, как это представил, сразу захотел приковать Ру к рабочему столу, чтобы не сбежал больше, и то ли придушить, то ли отодрать во все дыры – чтобы он понял, насколько это была неправильная, невозможная, совершенно ужасная идея. Я так усердно объяснял ему свою позицию по этому вопросу, что мы чуть приёмную не разнесли. Олдсон заходит – а я грызу ногу своему помощнику, который в ответ дубасит меня обломком кофеварки. Ну, мы встали, отряхнулись и разошлись по рабочим местам. Сказал Олдсону, что у нас разногласия из-за вчерашнего футбола. Зато после этого побоища у нас с Эйруином наступила тишь да гладь, практически медовый месяц.

А теперь опять его потянуло спать на свежем воздухе! Но на этот раз я хотя бы узнал заранее и не допущу этого. Как насчёт такого варианта: я сделаю квартиру такой, чтобы Ру от восторга встал столбом на пороге и сразу понял, что не стоит бросать такое чудесное жильё ради жизни на улице?

Но как это сделать? Я нихрена не понимаю в этих ваших интерьерах. Значит, остаётся позвонить Берт.

Конечно, я так сразу ей не сказал, не могу я такие странные вещи по телефону говорить. Позвал в гости.

Синберт Блэйк (арт Анастасии Святогоровой M Ü D E R, обработка с помощью artbreeder)

Пирогов заказал, мармелада и большую коробку с имбирным печеньем – любовь к сладкому у нас семейная. Так же, как и лёгкость на подъём: Берт подорвалась на ближайший поезд, так что я пообедал, то-сё – и вот она уже виснет на моей шее посреди перрона.

– Неужто я наконец-то удостоюсь чести посетить любовное гнёздышко? – хитро подмигивает.

– Так! Без этого, пожалуйста! И кстати, – я поднимаю указательный палец, – в нашем доме есть правило разговаривать ртом. Никакого подслушивания.

Сеструха возмущённо кривится.

– Как же я буду кофе пить, если ртом разговаривать?! Ла-адно, – она кладёт два пальца над сердцем, – обещаю. Так и быть, держи свои секретики при себе.

– Кстати, отлично выглядишь, – отодвинув Берт, оглядываю её с головы до ног. Насколько я понимаю в моде, это что-то вроде кантри – сочетание синей джинсы с коричневой кожей.

– Нравится?

Она закладывает большие пальцы в кармашки джинсовой жилетки и принимает модельную позу, красуясь. Кружится, напоследок по-рекламному тряхнув волосами. Отставляет ногу на каблук, демонстрируя босоножки с вышивкой и кожаной бахромой. Всё-таки ахуенная у меня сестра, такой только гордиться. Так странно: в детстве я недолюбливал этого глупого, вечно орущего младенца, потом мы часто задирали друг друга, а сейчас я чувствую, что это действительно близкий человек.

– Ты покрасилась, что ли?

– Ага. «Тёплый шоколад», – Берт проводит наманикюренными пальцами по волосам. – Красиво?

– Ну-у… Да. Коричнево так.