Идеальное несовершенство

Она подошла к Замойскому и уселась к нему на колени – боком, перекинув ноги через поручень, левой рукою обнимая мужчину за шею. Он утонул в ее запахе.

– Я как раз была в Императорских Садах. Словно дышала тем пространством.

Тут она и правда вдохнула поглубже, и Замойский запустил взгляд в ее декольте.

Она показала ему язык.

– А эти фениксы!.. – содрогнулась. – У меня до сих пор кожа чешется.

– Я в курсе, что оно вставляет. Но – почему ты, собственно, согласилась? Джудас тебя проклянет, предала первую Традицию.

– Эй, не перебирай. Как-то да проглотит.

– Ты несовершеннолетняя, он имеет право тебя отозвать.

Она закинула ногу на ногу. Шелест чулок был словно шепот во внутреннее ухо. Замойский изучал архитектурные своды ее лодыжек и бедер. Левая ладонь сама всунулась в разрез платья, странствуя к колену и выше, скользя по гладкому чулку. У Замойского наготове был анализатор поведения, который по напряжению мышцы биологической манифестации выстроил бы модель френа ее владелицы и подсказал Адаму простейшие из мыслей девушки. Он не стал его запускать. Мышцы бедра под его ладонью напряглись и сразу же расслабились. Анжелика с равнодушным лицом поправила шлейку платья.

– И с каких это пор ты сделалась эдакой дамой?

– С тех, как выбрала свой эстетический шаблон. – Она крутанула на пальце серебряное колечко. – А ты отчего так внезапно предпочел эти китайские одежки?

– Нужно удерживать компатибельность сна с реальностью, – проворчал он.

– И сон побеждает, верно? Пойдем, я хочу закат Солнца.

Потянувшись над ее головой, он отложил книжку на пюпитр. Анжелика продолжала улыбаться. Он нахмурился, надевая маску подозрительности.

Макферсон фыркнула со смехом:

– Пойдем, пойдем.

Наклонив голову, она подняла правую руку, словно для поцелуя. Он принял ее ладонь, а потом пришлось выдержать в этом жесте три-четыре секунды, пока в целевом инфе конфигурировались их манифестации.

Оказалось, что она решилась на полную: солнце, садящееся над океаном, золотой пляж, белые камни прогулочной дорожки, над ними теплый ветер встряхивает плюмажи пальм.

Пляж еще не был пуст, несколько десятков загорелых голышей прогуливалось вдоль границы волн или играли в волейбол. Девочка с собакой остановилась подле лестницы, что вела на прогулочную дорожку, и засмотрелась на Адама и Анжелику – наверняка заметила их конденсацию. Замойский подмигнул ей. Она свистнула собаке, и они побежали дальше, ребенок и животное.

Адам потянулся, щуря глаза от огромного солнца. Морской воздух врывался в легкие, он вздохнул еще глубже.

– Кич, моя милая, кич.

– Но красочный, – заметила она, потянув его к кофейным столикам. Цветные зонты мягко трепетали над ними в редких порывах усиливающегося ветра.

– Дай угадаю: Гавайи.

– Что ж, именно здесь проходит терминатор.

Они заказали молочный коктейль. По поведению официантки, по внезапной нервозности, по быстрым взглядом украдкой, искусственной точности речи, Адам сделал вывод, что она узнала в них стахсов.

Когда она отошла, он осмотрел прогулочную площадку и пляж. Искал в поведении пляжников признаки напряженности и возбуждения, вызванные недавней войной с Деформантами и нынешней с Сюзереном, теми бойнями людей из вскрытых Портов… но ничего. Курорт – как на открытке.

Как много информации о тех мета-физических столкновениях вообще проникает в культурную почву Цивилизации HS, в самый низ? Ведь «Гнозис» это не цензурирует, это все плавает по Плато. Но, похоже, энстахсам до всего этого нет дела.

Но нужно признать: живут они роскошно – в роскоши XXI века.

– Как полагаешь, сколько из них обладает гражданством Цивилизации?

– Наверняка никто, – Анжелика пожала плечами.

– Помнишь, что ты говорила мне тогда, на поляне, под Луной? О правилах Цивилизации и о феодализме?

– Ага.

– Потому что для меня вот это, – он махнул рукой, – выглядит как двадцать первый век до мозга его демократических костей.

– Что ж, девяносто девять процентов людей большую часть времени живет, как вы жили в двадцать первом, на этом и зиждется наша Цивилизация, мы обязаны иметь мощный культурный фундамент, уверенность в нормальности. Но над этими девяносто девятью процентами есть стахсы, вся иерархия Цивилизации, Ложа и Император, и «Гнозис», и прогибиционные законы. Но политическая структура, благодаря которой возможен двадцать первый век, – теперь уже Анжелика обвела пейзаж широким жестом, – эта структура по сути своей феодальна.

– Нельзя одновременно жить в демократии и в феодализме. Это какой-то абсурд. Они противостоят друг другу в любой мелочи, даже в языке.

– Неужели? Но ведь уже в твои времена феодализм начал надстраиваться над демократией. Не делай такое лицо. Вы знали. Чем больше власть интеллекта – а потому и денег, – тем меньше власть большинства.

– Хорошо тебя индоктринировали иезуиты. А факты – они какие?