Идеальность (СИ)

У нас всё кончено. Последняя капля: разбил мне губу и выбил центральный резец. В голове хрустело так, что я подумала, будто у меня череп ломается. Безумно больно. До одури. Я воспользовалась ножом, который дала мне Ната. Это её трофейный нож, из какой-то старой кондитерской лавки. Говорит, нож приносит удачу. Она дала мне его две недели назад и сказала, что даже если я зарежу мужа спящим в постели, всегда можно доказать, что это была самооборона. Он уже не сдерживается и не думает головой. От его ударов у меня синяки на бёдрах и на пояснице. Его бесит, что я беременная, что потолстела, жопа стала больше, а секса нет так часто, как ему нужно. Бесит, что я часто бегаю в туалет по ночам и бужу его. Бесит, что я стала неповоротливой кобылой. Бесит моя одышка. Бесят просьбы забрать меня откуда-то или привезти куда-то. Бесят недосолённый борщ, запах лекарств, излишнее внимание моих родственников. Его. Всё. Вокруг. Бесит… Это мне на пользу, твердит Ната. Мы с ней в последнее время стали очень близки. Полгода или около того. Она часто меня навещает. Мы ведь родные сестрички, самые близкие люди в мире. Только члены семьи, говорит Ната, способны по-настоящему понять друг друга. У неё дома я чувствую себя в безопасности. Часто не хочу уходить. Ната очень мудрая для своих лет. Мне за ней в этом плане не угнаться. Она дала нож и объяснила по самооборону. А ещё сообщила, что если я уйду от мужа или убью его, то сразу надо звонить ей. Только сестра сможет меня защитить. Я ей поверила — и теперь я в безопасности. Кончено. Кончено. Артём выбил мне зуб, схватил за волосы и принялся таскать меня по полу, как нашкодившую девку. Коленки сбила в кровь. Рыдала. Он смеялся. Потом выдохся, бросил и пошёл на кухню, наливать себе ещё пива. Я же подползла к кровати, вытащила из-под матраса нож. Сразу скажу: плохо соображала, что делаю. Хотела дождаться, когда Артём вернётся, дождаться, когда он схватит меня за волосы, и всадить нож по самую рукоятку ему в трусы, в пах, провернуть. Очень хотела, ждала. Но на кухне заработал телевизор, я поняла, что Артём в ближайшее время точно не зайдёт. Тогда я добралась до телефона, написала Нате и начала собирать вещи. Бросала всё подряд в дурацкий красный чемодан на колёсиках. Никогда им не пользовалась, а тут подвернулся в шкафу. Я мечтала, чтобы Артём вошёл, увидел и бросился на меня. Самооборона. Но он не вошёл. Ната написала: «Я подъехала, поднимаюсь». Я вышла в коридор, катя чемодан перед собой. Нож всё ещё был зажат в руке. Артём увидел меня. Он развалился на стуле, одетый в трусы и тельняшку. Одна нога на другой, болтается тапочек. Я почему-то запомнила Артёма именно таким. И ещё его выражение на лице: презрительная ухмылка. Он не верил, что я уйду. Спросил: «Хрюшечка, ты куда?». Я молча открыла дверь. На пороге стояла Ната, и у неё был пистолет. Настоящий пистолет, не шучу. В глазах — решительность и безумие. Я никогда у неё не видела такого взгляда. Ната зашла в квартиру и наставила пистолет на Артёма. Сказала мне: «Выходи, машина сразу налево, за домом», протянула ключи. Я посмотрела на мужа и увидела, что он больше не улыбается. Он просто сидит в той же позе — с болтающимся тапком на ступне — и очень внимательно смотрит на пистолет. Я вышла, услышав, как Артём спрашивает: «Ты умеешь им пользоваться?», а Ната отвечает: «Хочешь проверить?»… Дальше я не знаю, что происходило. Я спустилась на первый этаж, но боялась выйти из подъезда. Сердце колотилось, тошнило. Очень хотелось в туалет. Я поняла, что плачу, когда слезы закапали с подбородка. Но ведь уже всё кончено. Без сомнения. Я сделала это. Через какое-то время появилась Ната. Она взяла чемодан и повела меня на улицу. Пистолет исчез. «Убери нож, — сказала Ната, когда мы подошли к машине. — Первое правило идеального преступления — не пались». Я решила, что она убила Артёма. Готова была в это поверить. Ната могла. Каюсь — но я обрадовалась. И ещё подумала страшную вещь: нужно заодно избавиться и от его ребенка. Ни одного воспоминания. Ни единой зацепки. «Подонок живой, — сказала Ната, рассеивая мои робкие надежды. — Может быть ненадолго, но живой»