Идеальность (СИ)

Он, казалось, болтал без умолку, и этим своим оживленным монологом закрутил Леру, отвлек от проблем, выудил из её головы путаницу колючих мыслей. Она и сама не заметила, как оказалась на кухне, сидящая за квадратным столиком, с чашкой горячего чая в руках. А Вадик что-то рассказывал об их с Пашкой работе, о каких-то важных людях, о власти информации в современном мире, о роли желтой прессы и гаджетов.

Пашка же, разложив на столике газету, достал из набедренного кармана пачку «Беломорканала», потом коробочку с марихуаной и принялся мастерить самокрутки.

— Переночуешь здесь, — сказал Пашка вклиниваясь в монолог Вадика. — Завтра с утра посмотрим, что происходит вообще. Если о тебе не забудут, тогда решим, что делать. Но будем надеяться, что всё обойдется. Пока можно выдохнуть и расслабиться.

— А теперь расскажите-ка мне, — попросил Вадик. — Я человек новой формации, то есть охочий до сплетен и слухов. Что произошло? Кого ты разозлила? Или, может, кто-то очень сильно разозлил тебя?

— И то и другое, — ответила Лера, задумалась и принялась медленно и неторопливо рассказывать о том, как её жизнь стремительно скатилась в пропасть.

Настал тот неприятный момент, когда нужно было складывать минувшие события в один ряд и делать выводы. Выводы, между прочим, неутешительные. Её растоптали в прямом эфире, а она — заслужила. Поведением, образом жизни, всеобъемлющей глупостью.

Заныли разбитые пальцы. Но еще хуже — заворочалась под сердцем обеспокоенная дочь.

— Тебе нужно думать о ребенке, — сказал Вадик, когда Лера закончила. — Неправильно это, когда мать танцует пьяной, гуляет в клубах, курит. Я не морали учу, ага, я просто размышляю вслух. Я вообще не пример для подражания. — Он взял от Пашки раскуренную самокрутку и затянулся, прикрыв красивые глаза. — Видишь? Дурной пример. Я из хорошей семьи, а потому раздражаюсь от всего правильного. Доказываю, значит, предкам, что я оторва-парень и могу жить без них. Но ты слушай. У меня от родительского воспитания кое-чего осталось. И самое главное — если получилось так, что есть ребенок, то бросай нахрен всё и заботься о нём. Ибо ребёнок — это центр вселенной. Как маленькое, мать его, солнышко. А все остальные крутятся вокруг него.

Пашка хихикнул, разбив важность момента.

— Маленькое солнышко! — буркнул он, зажав рот кулаком. — Покажи сестре, где она будет спать. Пусть отдохнет маленько. У неё был трудный вечер.

Лера не хотела спать, но чувствовала себя измотанной и опустошенной. Отдых точно не помешает. Она прошла за Вадиком в комнату. Половину комнаты занимала старый шкаф-стенка. Напротив него стояли раскладной диван и кресло. Вадик подошел к креслу, и оказалось, что оно тоже раскладное.

— Здесь будет твоё царство сна! — торжественно произнес Вадик.

Лера поймала взглядом его взгляд и улыбнулась.

Вадик положил стопку белья, деликатно кивнул и вышел. Из-за стены донеслись приглушенные голоса. Кажется, Пашка рассказывал о случившемся в своей интерпретации.

Оставшись одна, Лера села на уголок кресла. Кресло скрипнуло (пройдет три или четыре дня, прежде чем Лера привыкнет к этому старому скрипу и начнет нормально засыпать). Пришло понимание, что жизнь рухнула. В прямом смысле. Развалилась башня, которую Лера тщательно выстраивала год за годом, подбираясь к небесам. С неба сыпались камни, вперемешку со злобными усмешками. Лера летела вниз тормашками, не зная, когда и куда упадёт. Есть надежда, что падение будет не таким уж болезненным.

В животе заворочалась малышка, Настенька — Лера уже придумала имя. Из-за стены взметнулся дружный смех и быстро затих. Зазвенели бутылки.

Лера застелила, выключила свет, закуталась в одеяло и долгое время лежала без сна, прислушиваясь к незнакомым звукам и разглядывая непривычные очертания комнаты.

В ту ночь её впервые приснилась сцена, рояль и человек, играющий какую-то знакомую, но неузнаваемую мелодию.

Глава 7

Пашке казалось, что он угодил в какой-то дешевый американский боевик. Хотелось верить, что в этом боевике ему отведена роль брутального главного героя, но на самом деле он вряд ли годился даже на второстепенного персонажа. Скорее какой-нибудь актер третьего плана, фрик, появляющийся в кадре, чтобы вызвать смех.

В затасканной армейской форме, с сальными давно не мытыми волосами, небритый, с темными и рыхлыми мешками под глазами — идеальный образ персонажа, веселящего публику.

Актер третьего плана, чтоб его, всю ночь плохо спал, ворочался, боролся с навязчивыми мыслями, крутившимися в голове. Мыслей было много, мысли были беспокойные.

Накануне Пашка примчался в сестре и сразу понял — ничего не закончилось. «Приход» продолжался. Лера сидела в коридоре, потрошила пачку жевательной резинки: вытаскивала подушечки, с хрустом разламывала и дробила ногтями. Знакомая сцена, ностальгическая. На полу — белые крошки. На Лериных щеках — следы от растекшейся туши. Она успела накрасится, куда-то собиралась.