Идеальность (СИ)

Кругом пыль и дурной запах. Лиза путается и падает на колени. Ната смеется, как ни в чём не бывало, побегает и тоже начинает рыться в куче тряпья.

— Я и есть самая красивая! — кокетливо кричит она. — Самая красивая в мире!

Лера видит её взгляд. Холодный и озлобленный. Где-то у Наты в душе живёт монстр, который очень хорошо умеет притворяться.

Вот сцена, фортепьяно, человек, перебирающий клавиши.

«Только месяц не спит, тихо в окошко глядит…»

Лера хочет петь, но слова застревают в горле. Краем глаза видит Лизу — та стоит за сценой и читает что-то с телефона. В девятнадцать лет Лиза ещё не была толстушкой, не злоупотребляла алкоголем и уж точно не думала, что потеряет ребенка и скатится в анорексию. В девятнадцать Лиза была красавицей, полной энергии и оптимизма. Она почти достигла своего идеала — отставала всего на полмизинца от Наты в негласной гонке сестёр. Но с другой стороны, быть второй хуже всего, это все знают.

— Пой же, ну, — говорят Лере. Она не помнит кто. — У тебя полторы минуты.

Лера открывает и закрывает рот, не может петь, а в горле изнутри что-то царапается, будто застряла рыбья кость, или даже нет — будто кто-то пытается выбраться наружу.

Лиза улыбается за сценой, поглядывает на Леру, но мыслями двоюродная сестра где-то далеко. Она пришла поддержать Леру, потому что попросил папа. Лиза не хотела здесь быть, Лизе нравилось гулять с Натой и с теми парнями-одногруппниками, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы уметь не кончать через двадцать секунд после начала секса.

— Пой, Валерия, ну же.

Она запела на первом прослушивании для шоу. Сбивчиво, нервно, дважды не попала в ноты, но чем-то зацепила и в итоге прошла сначала отборочный этап, а потом второе отсеивание перед съемками.

Но это позже.

Лиза не дождалась даже злосчастные полторы минуты и выскользнула через служебный выход на улицу. Написала смску, что Ната не любит ждать. Ровно через полчаса она отправится за город, в дачный домик у леса, отмечать завершение семестра с тремя («великолепными!!1!») человечками с её курса. Лиза не могла пропустить.

Извини, извини, извини, верю в тебя и всё такое.

На улице ждёт мама, приехала специально. И ещё Пашка. Он сидит в машине и что-то быстро набирает на ноутбуке. На Пашке всё та же затёртая армейская форма со следами нашивок на плечах и на груди.

Лера думает, что тоже бы была не прочь поехать за город с сёстрами. Но проблема в том, что её никто не звал.

А вот лес. Хмурый и холодный, но очень родной.

Она бродила по нему много-много раз в последние годы. Исследовала, гуляла, искала что-то. Знала все тропинки в радиусе нескольких километров. Ручьи, овраги, поваленные деревья.

В руке кухонный нож.

Она кого-то хотела убить здесь. Наверное, Нату — самую худшую сестру в мире. Потому что у Наты было всё, а у Леры ничего.

Да-да, точно. Даже деньги на кастинг дал отец Наты. Подачка, верно? Так чего же тогда стоит весь Лерин успех?

Надо как-то самой. Надо что-то придумать.

В лесу тихо, потому что ночь. И ужасно темно. Как в могиле. Лера смотрит на небо, где растеклись пятнышки звезд, и чувствует, как кружится голова. Она забудет этот момент, точно забудет, потому что диссоциативная амнезия и все дела. Но будет помнить странное ощущение близости с лесом. Будто оставила здесь частичку души.

Что-то выдёргивает её из воспоминаний. Холодный дребезжащий звук. Лера вспоминает — звонок телефона в кармане.

Вязкая темнота рвётся, и в прорези, обрамлённые высохшими листьями, вползает серый свет реальности.

Чья-то рука с толстыми старыми пальцами. Пахнуло мужским дезодорантом. Тряска. Автомобильное окно, а в окне — небо, как будто укрытое колышущимся серым одеялом. Сквозь осеннюю серость кое-где пробивались изгибы солнечных лучей, но битва уже была проиграна, холода подступали и через пару недель совершенно точно выпадет первый снег.

Лера неуверенно села, держась руками за голову. На плечах будто кто-то сидел.

Медленно, но сообразила, что находится в салоне автомобиля, сзади, а рядом с ней Василий Ильич. За рулём один из его амбалов-телохранителей.

Проклятая трель телефона раскалывала голову надвое.

— Можно мне? — Василий Ильич спросил для порядка. Лера не успела кивнуть, а он уже выудил из нагрудного кармашка её блузки надрывающийся телефон, прислонил к уху.

Лера неловко зажала верх блузки, там, где были вырваны пуговицы. Запоздало прилетело чувство стыда, которое, по-хорошему, должно было появиться ещё в подвальном помещении.