Идеальные любовники

Между прочим, меня крайне интересовал этот дурной вопрос, который так часто мне задавали: а любишь ли ты меня? Нет, вот скажи, признайся, еще хуже – поклянись, что любишь… Спрашивается, зачем? Зачем вынуждать лгать, когда ведь и самому или самим должно быть ясно, что невозможно полюбить всех и сразу и что, если молодая дама определенной внешности и устремлений до сих пор не обзавелась прочным и суровым тылом, а также бонусом к нему в виде двух-трех карапузов, значит, она может любить только одного человека! Именно! Себя…

Итак, я приблизилась к идеалу собственной жизни. Я была абсолютно одинока, абсолютно счастлива, я бродила по свету, как известный путешественник Конюхов, бороздила моря и океаны, ни в чем себе не отказывала, моментально забывая лица своих сотрапезников, сопостельников, собутыльников. При этом везде чувствуя себя своей и легко приспосабливаясь к любому новому предложенному жизнью варианту существования. Вот так я и жила, собственными руками вылепив себе идеальный мирок.

Так постепенно, день за днем, утекают годы, заря сменяет зарю, звезда с звездою говорит, мелкие и бессмысленные проблемки поглощают нас с головой, скука, рыночная толкотня, невысказанные претензии, зависть, злоба, обиды, каждодневный, унижающий человеческое достоинство цирк семейных отношений, где все мы выступаем в роли злобных, жалких клоунов попеременно.

А между тем для каждого из нас где-то на лестнице застыл некий светлый (не черный ли?) человек, как памятник самому себе, с телефоном в руке… у каждого из нас есть, образно говоря, гвоздь в голове, который свербит и ноет, напоминая, что в жизни было нечто такое, что ни в какое сравнение не идет с нынешней затянувшейся клоунадой.

И тогда, тогда-то мы и начинаем кидать разгневанные обвинения самому главному кукловоду: за что же ты так со мной, господи, за что?

Что же делать и кто виноват, и самое главное – как все это вытерпеть до конца, как дойти и не исчезнуть как мыслящее существо? Ибо наши стенания на тему: как же так, я бы могла (мог) быть так счастлива и почему же все закончилось (а у кого и не начиналось вовсе), смысла особенного не имеют и определенного ответа не предполагают.

Помолчим лучше. Сами с собой помолчим.

Допустим же продолжение дьявольской арлекинады, откуда выхода не уготовано никому.

* * *

Я давно не люблю того, который с телефоном, и не жалею ни о чем, и не желаю ничего. Возможно, пришло мое время понять, ТАКАЯ любовь случается, когда у исстрадавшейся, иссушенной в начале пути души возникает непреодолимая потребность в любви и в отдаче себя, в истинном самопожертвовании…

И почему-то мне кажется, что, несмотря на 23-летнюю разницу в возрасте между нами, теперь я старше, матерее и обиженнее его. Только раньше хотелось любыми путями избавиться от боли. Любыми. Запить эту печаль, скрыться в гриме, уйти в работу, выйти замуж за его сына. Выискать где-нибудь дубликат, как две капли похожий на него. О, как же несчастна была я до своих 30 лет, как страдала от отсутствия равноправной любви, как хотелось мне отдавать столько же, сколько я могла бы получать взамен. Как неистово мне хотелось стать лучше всех, чтобы он заметил меня наконец и понял… Теперь нет. Все закончилось, слава богу.

Вот так я и живу: с больной, кровоточащей совестью, с кучей ошибок и ненужных дружб, предательств, обид, расставаний, «разбивающих сердца», по сути, совершенно одна. И если и тоскую о чем, то только о погибшей страшной смертью собаке Вильме да о своем бывшем… мм… родственнике, который полностью остался в прошлом, в будущее перенеся только свой литературный образ, образ навсегда возлюбленного главного героя, мужественного, сильного, смелого, великодушного, любимого и любящего. И этой вот незаметной кражи у меня никому не отобрать. Моей любви, тайных желаний, воспоминаний, неожиданных подглядываний, давно ставших литературой, и «Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю…».

Единственное за это, а вовсе не за свою «злобную двуличную» натуру, которую он себе зачем-то выдумал, я бы хотела попросить у него прощения. За кражу его жестов, его великолепного мужественного профиля, его потрясающих рук и торса римского легионера, за то, что мне никогда по-настоящему больше не заглянуть ему в глаза, за то, что он и не догадался – лучше меня вряд ли кто стал бы его понимать и принимать, за то, что мне почти силой удалось заставить себя поцеловать, и за то, что я так и не смогла забыть сладостной горечи этого поцелуя, за то, что любила весь насквозь фальшивый и дешевый, как разъеденная молью декорация к фильму, мир кино, потому что это был его мир.

Прости же меня и знай, что «там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья».

* * *