Идеальные мужчины

— А Таня никому ничего не говорила. Мама сама обо всём догадалась. И какое это теперь имеет значение! — Олег поморщился от головной боли — снова закололо в виске.

Он задумался:

— Просто оказалось, что я никого не люблю. А для творчества и для жизни вообще нужно состояние влюбленности, — проговорил чуть слышно.

— Хороша же влюбленность, если от неё хочется в петлю лезть.

— Всему своё время. Время смеяться и время плакать, — вспомнил он свой сон. — Время любить и время ненавидеть.

— Ненавидеть? Зачем? Может быть, лучше любить? — Разговор становился тяжелым, но от перетаскивания глыб ничего не менялось.

— Кого? Как? — растерянно спросил он.

— Меня… Ты меня любишь, просто бежишь от этого, — понизив голос, заявила Наталья.

— Ты самоуверенная девушка! — удивился он переменчивости её мысли.

— Я очень хочу этого. А если я чего-то очень захочу, то у меня всё получается. — Натальины глаза горели, от неё исходила энергия, которой хватило бы на двоих. И хоть это только её энергия, она была заразительна. Самоуверенная оптимистка.

— Всё будет хорошо, — загадочно улыбнулась Наталья, погасив, загнав в глубь глаз свою энергию. Прошла в прихожую. — Знаешь, я абсолютно уверена, что этот эксперимент тебе необходим.

— Ну-у, — проныл Олег, машинально шагая за ней.

— Что ещё? — вопросила она, насмешливо взглянув. Всё же ему нужна не жалость, а плётка, чтобы подгонять как в творчестве, так и в личной жизни.

— Не уходи, — попросил он. — Без тебя я пропаду.

— Это уже что-то, — победно взглянула на себя в зеркало Наталья.

— Я приду завтра, — пообещала она. — Так ты насчёт эксперимента окончательно решился? — вернулась к прежнему разговору.

— Ты умеешь уговаривать.

Она привычно кивнула.

— Ну ладно, мне пора… Не обижайся, — знакомо прикоснулась пальцем к пуговице его рубахи, и глаза их остановились друг на друге чуть дольше, чем она планировала.

— Спасибо тебе, — сказал Олег. — За… всё.

— Чего там! — отмахнулась Наталья. — У тебя щётка для обуви есть?

— Сейчас, — стал нетерпеливо рыться в тумбочке под зеркалом, желая угодить Наталье.

— На улице лужи, грязь, но деревья жёлтые. Золотые листики плавают в лужах, как кораблики. А ты тут сидишь, как бирюк, — передразнила она его, изобразив кислую мину.

Наталья наводила лоск, кружилась перед зеркалом, подбирая позу и взгляд, превращаясь на глазах в чужую элегантную даму. — Приходи к нам сегодня картины смотреть. Выбирайся обязательно, не пожалеешь…

На миг она стала собой, подставляя щёку для поцелуя.

— Ну, пока, — чмокнула воздух и, взмахнув сумочкой, скрылась за дверью. Как метеор. Была — и нет. Но что-то опять в его жизни накрутила.

Застучали по лестнице каблучки. Даже лифта ждать не стала! В прихожей остались чуть слышный запах её духов и серебристые отблески плаща. Модница! Любит элегантные вещи, изящную обувь. Олег не представлял её в фартуке и домашних туфлях. Она вся в мире искусства. А его что, жалеет, любит?

Олег уже не помнил, когда Наталья вошла в его жизнь. Она присутствовала на всех выставках и творческих тусовках, была заметной личностью и пользовалась авторитетом у художников, обладала безупречным вкусом и художественным чутьем. С ней советовались, ей восхищались. Олег сто лет знал её по имени, но завязать более близкое знакомство ему никогда не приходило в голову. Слишком уж недоступной и холодной казалась она, а он был всего лишь начинающий художник. Но как-то она обратила на него внимание, и постепенно он привык к её звонкам, вдруг стало необходимым её присутствие в его мастерской, а затем и в постели. Она быстро привязала его к себе откровенной порочностью хищницы, скрытой за безупречной красотой топ-модели. Такой она ему виделась. А, впрочем, она была современная женщина. А что у них, у современных, в душе — поди, разберись. Тем более, сейчас, после долгой разлуки, когда и сам он, как корабль после кораблекрушения. И всё из-за Танечки.

Нет, Олег не жалел Танечку. Сама пришла, сама ушла. Раздражали её слезы, нравоучения матери по этому поводу. Разве он во всём виноват? Он что, крайний? Обе они в последнее время измучили его, чего-то ждали от него. У него и так ничего не получалось.

Не мог же он забросить искусство и пойти у них на поводу. Этот ребёнок, ещё не родившись, уже стал центром вселенной. А сколько процентов можно дать за то, что он станет хоть сколько-нибудь полезным обществу? Да какой из него, Олега, муж-кормилец? Права Наталья: искусство требует жертв. А в любви надо знать меру. Нельзя позволять никому садиться себе на голову.

После Танечкиного аборта мать перестала с ним разговаривать. Для неё этот неродившийся ребенок важнее собственного сына. А что делать ему, он ведь художник, и никем другим себя не ощущает.

Но сколько бы он ни успокаивал себя, легкая болезненная дрожь в сердце при воспоминании о Танечке и матери напоминала ему мытарства прошедших ночей. Ну, не мог он ничего изменить и никому ничем помочь. Маме бы надо позвонить…

Олег курил у открытой форточки. Благо, Наталья оставила сигареты. Это помогало ему думать.