Боль, которая образуется вокруг моего сердца, такая огромная, что я не могу дышать от ее жжения.
Я хочу убить себя, но без рабочих рук и ног я сомневаюсь, что это будет возможно.
— Твой муж приедет к тебе сегодня вечером.
Мои глаза открываются. Я с ужасом смотрю на Эдмонда. — Муж?
Он осторожно отвечает: — Да. Кристофер. Ты помнишь его?
Лавандовые поля Прованса светятся неземным оттенком фиолетового и голубого, покрывая пышную долину, которая тянется далеко вдаль, пока не исчезает в тумане.
***
— Привет, Оливия.
С таким выражением лица, будто он пришел на похороны своего лучшего друга, Крис стоит в дверях моей комнаты. Его светлые волосы грязные и растрепанные. На футболке спереди пятно от еды, чуть ниже логотипа Budweiser. На нем потертые джинсы и пара рваных кед Converse, которые выглядят так, будто он носит их еще с колледжа.
Он также невысокого роста, с красным носом и бледным оттенком кожи, который появляется через годы пьянства.
Когда я улыбаюсь, думая, как смешно, что в своей галлюцинации я сделала его намного красивее и изящнее, его глаза сужаются.
Ему не нравится, когда я улыбаюсь ему. Интересно.
— Можно зайти?
Я пытаюсь жестом показать на уродливый металлический стул, на котором сидела Келли, но не могу. До сих пор никто в больнице не хотел сказать мне, что не так с моим телом. Думаю, они думают, что это было бы слишком сложно для меня, учитывая, что я только что вернулась из путешествия в Ла Ла Ленд.
Но я уверена, что скоро узнаю об этом от моего дорогого мужа.
— Садись.
Крис смотрит на стул, но, видимо, решает, что не останется надолго, потому что остается стоять. Он приближается на несколько футов к моей кровати. — Итак, ты проснулась.
— Я проснулась. — Я смотрю, как он переминается с ноги на ногу. Его взгляд бегает по комнате, но не задерживается на мне дольше, чем на секунду.
Мне интересно, почему он такой беспокойный. Очевидно, что неожиданное пробуждение жены от кататонии было бы несколько шокирующим для любого, но нет ни объятий, ни слез, ни
Мои воспоминания о наших отношениях туманны, будто мой мозг намеренно пытается их заблокировать.
Воспоминания или его.
Он спрашивает: — Ты все еще...? — Указательным пальцем он делает петлеобразное движение возле одного из ушей.
— Ха. Ну, это замечательно. Просто замечательно.
У него снова это выражение, как на похоронах лучшего друга. Очевидно, мое неожиданное возвращение из Комавилля не совсем повод для вечеринки.
— Как
Он посмотрел на мои когтистые руки, лежащие у меня на коленях, с едва заметным отвращением, но теперь его взгляд вспыхивает на моем. Он огрызается: — Это должно быть чертовски смешно, что ли?
Ах. Значит, багаж между нами тяжелый и полный расчлененных тел.
— Нет. Извини. У меня проблемы с памятью. Мы... —
Он фыркает, как будто я сказала что-то чрезвычайно смешное. —
Внезапно моя голова наполняется образами — образами слишком ужасными, чтобы их выдержать.
Я в машине, выезжаю из нашего подъезда. Это большая машина, машина Криса, старая модель внедорожника. Он мне никогда не нравился, но в мою спортивную маленькую Хонду за неделю до этого врезались сзади, и она была в ремонте. Поэтому в тот день я ехала в продуктовый магазин на шумном, громоздком Бронко.
Бронко, у которого не было зеркала заднего вида.
Или датчиков заднего хода.
Или хороших тормозов.
Сначала я подумала, что этот толчок — это мусорный бак. Был день вывоза мусора, и по какой-то неизвестной причине мусорщики всегда оставляли мусорные баки посреди подъездной дороги, когда их вывозили. Я не посмотрела, когда открывала гаражные двери, а Бронко был таким высоким, что я, наверное, все равно не смогла бы увидеть мусорные баки.