Идеальные разведенные

Я ожидаю от Егора чего угодно: вопросов, на которые буду обязана ответить, гнев, раздражение, обиду, разочарование, но никак ни этот совершенно непоколебимый тон уверенного в себе человека. Киваю. — Прости, это я виноват. Должен был заранее у тебя уточнить. Он прав, — Егор качает головой, опустив глаза на свои сцепленные руки. Он ничего не спрашивает о Леоне, потому что сам догадался. Это их с Яной удивительная семейная черта — не лезть, не ранить, не ломать там, где тонко и хрупко.

— Нет, что ты, Егор! — я беру его теплую руку и сжимаю в своей, мне так не хочется делать ему больно, он не заслуживает. — Вечер был прекрасным. Даже не смей себя обвинять.

На самом деле виновата я: о том, что смолчала, делая заказ, боясь обидеть Егора, а в итоге все равно обидела. Виновата, что пошла на поводу у чувств и вступила в переписку с Леоном, виновата за сказанные бывшем мужем обидные слова, виновата за испорченный вечер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Егор улыбается: вымученно, отстраненно, поверхностно… Он все еще джентльмен: сдержанный предельно собранный, благородный.

* * *

В машине Егора стерильно чисто и аккуратно: здесь нет понатыканных использованных влажных салфеток, крошек, пустого стаканчика из-под кофе, кучи мелочи, старых чеков и пустой бутылки воды, но зато есть удушающий, резкий ароматизатор, от которого меня начинает снова тошнить. Окна открыты, но это не спасает от приторно-хвойного запаха пахучки, болтающейся прямо перед моим носом.

Стараюсь дышать глубоко и ровно, но мне не помогает: руки потеют, ритм сердца учащается. Мы едем молча, думая каждый о своем. Вечер определенно испорчен, но Егор всячески пытается вести себя прилично и ненавязчиво, не требуя от меня объяснений, не обвиняя. Его поза расслаблена, взгляд сконцентрирован на дороге, Егор ведет спокойно, без резких движений и рывков, соблюдая скоростной режим и дорожные правила. И лишь постукивающий по рулю большой палец говорит о том, что парень всё же испытывает эмоции, только глубоко в себе.

Егор больше не шутит, не пытается меня рассмешить, не рассказывает забавные истории. Наша легкость и непринуждённость в общении куда-то испарилась, оставляя неприятный горький осадок.

— Приехали.

Уже?

Действительно, мы стоим напротив моего подъезда.

А вон и обожаемая соседка баб Галя, как всегда, на посту. Очередным сплетням быть! Тем более я в чужой машине с совершенно незнакомым ей человеком.

Поворачиваюсь к Егору и вижу, что он смотрит на меня первый раз за время дороги до моего дома. Мне кажется, что выражение его лица потеплело, возвращая мне доброго, милого парня с голубыми глазами.

— Прости за испорченный вечер, — решаюсь начать разговор.

— Это ты меня прости. Я повел себя непредусмотрительно. В итоге девушка со свидания уходит голодной, — он нервно дергает головой, будто сам себя ругает, винит.

— Я не голодна, Егор, не переживай за это. Но я хотела извиниться за другое. Тот парень, который к нам подошел, — я опускаю глаза и делаю глубокий вдох, меня по-прежнему мутит и говорить удается с трудом, но это нужно сделать, — Леон, он…

— Твой муж, я понял, — договаривает за меня Егор.

— Да. Но бывший.

— А он об этом знает? Ну, что он бывший? — с какой-то ядовитой ухмылкой произносит парень, и мне, если честно, не нравится его такой тон.

Я молчу, не знаю, что ему ответить. Долго подбираю слова, одновременно пытаясь справиться с неконтролируемыми приступами тошноты, но Егор опережает и избавляет от необходимости оправдываться:

— Мне глубоко плевать на него, Агата. Ты мне нравишься, мы оба свободны. А то, что твой бывший муж не перебесился, так это его проблемы. Другой вопрос — ты, Агата… — замолкает и смотрит на меня испытывающе, будто хочет заглянуть в самое скрытое нутро, — насколько ТЫ готова к новым отношениям?

А я и не знаю.

Я не успела подумать.

Всё слишком быстро.

Мне необходимо время разобраться в себе, в своих ощущениях и желаниях. А сейчас на меня давят со всех сторон.

Я запуталась.

А еще я хочу выйти из машины, вдохнуть свежего воздуха, потому что тошнота становится нетерпимой.

— Я не буду тебя торопить, — Егор отстегивает ремень и дотрагивается тыльной стороной ладони до моей щеки, нежно поглаживая. — Подумай.

— Хорошо. Спасибо тебе, — я безмерно благодарна ему за понимание, за чуткость и сдержанность в поступках и высказываниях.

Я вижу, как Егор тянется ко мне, вижу, как склоняет голову и слегка надавливает рукой мне на затылок, притягивая мою голову к себе. Замечаю, как смотрит на мои губы и понимаю, что должно сейчас произойти.

Но я не хочу.

Потому что не время, потому что не чувствую трепета, потому что меня тошнит, а еще не могу.

Не могу.

Единственные губы, которые целовали меня, — были Леона.

Никто, никогда.

То, что было в старших классах школы — не считается. Те слюнявые детские облизывания и поцелуями назвать сложно. Я их не помню. А потом появился Игнатов: первый и до сегодняшнего дня единственный.