Я не знаю точного обозначения моим следующим действиям, возможно, это биполярное расстройство, о котором мне сообщит моя лучшая подруга-психотерапевт чуть позже, но сейчас я совершенно не даю отчет своим действиям, когда торопливо набираю маму, когда спрашиваю о том, что можно приготовить быстро и нетрудоемко. Это точно не я несусь в ближайших супермаркет за продуктами. Это всё кто-то другой, это не я…
Потому что Игнатова Агата никогда не запекала курицу с картошкой.
Но подумаю я об этом потом, поздними, одинокими вечерами.
Я понимаю маму, долго и упорно всеми правдами и неправдами пытающуюся вытянуть причину столь внезапного кулинарного порыва, отсутствующего у ее дочери все полные 28 лет.
Умение убеждать – моя национальная способность. Поэтому я вдохновенно уверяю маму и саму себя в исключительности собственного интереса и не более.
Я готовлю для себя, да!
И почему я не интересовалась этим раньше?
Почему мама никогда не предлагала помочь ей и поделиться своим опытом? Потому что оказалось, что это совершенно не сложно и не долго, а главное – приятно. Приятно знать, что это приготовила именно ты!
На часах шесть вечера, а я сижу под душем в ванне и натираюсь ароматным ванильным гелем, потому что, мне кажется, я насквозь пропахла гарью от курицы, которая, к слову, немного подгорела.
Наношу легкий макияж и перерываю весь свой гардероб, сетуя на то, что опять нечего надеть.
Нечего надеть?
Дома, Игнатова, тебе нечего надеть дома?
Кажется, у меня проявляются все признаки начинающейся шизофрении, иначе как назвать то, что я начала разговаривать сама с собой? Синдром одиночества? Так рановато еще.
В семь вечера я сижу на диване: накрашенная, в коротких летних шортах и футболке с одним спущенным плечом, а на плите томится подгорелая, полуоблезлая курица с лимоном в заднице.
Можно сколько угодно себя обманывать, но я жду.
Жду своего бывшего мужа с работы.
Господи, да я даже его так ни разу не встречала в законном браке. Шизофрения, Игнатова, определенно это шизофрения.
Нужно срочно поговорить с Сашкой, думаю, она мне не откажет по старой дружбе и возьмет меня под наблюдение.
Пока я гуглю симптомы шизофрении, раздается глухой и настойчивый стук в дверь. Вскакиваю и несусь в прихожую, но около зеркального шкафа-купе притормаживаю и напоследок оглядываю свое отражение.
Сойдет.
Игнатов стоит, облокотившись на дверной косяк одной рукой, а в другой держит пакет.
– Привет, проходи, – пропускаю Леона в квартиру.
Бывший муж проходит, разувается и передает мне пакет.
Я стою и смотрю на него, ожидая хоть какого-нибудь знака. Этот пакет мне или он просто дал его подержать, чтобы разуться? Игнатов ухмыляется и кивает на пакет, мол «смотри».
Я готова взвизгнуть от радости, но сдерживаю непрошенные эмоции. Заглядываю в пакет и достаю оттуда пластиковый контейнер с моими любимыми белковыми трубочками.
Не может быть! Мои любимые трубочки!
Но последний год, а, может, и больше, я редко, но покупала себе их сама. Потому что Леон либо совсем не появлялся дома, либо появлялся настолько поздно, что ни одна кондитерская уже не работала.
– Спасибо! – искренне улыбаюсь, а еще смущаюсь. Такое ощущение, что я восемнадцатилетняя девчонка, которая пригласила к себе в гости понравившегося парня, пока ее родители уехали на дачу.
Только вот мне далеко не восемнадцать, и в гости я никого не приглашала, а передо мной не понравившийся парень, а бывший муж, отписавший мне эту самую квартиру. Сюр какой-то.
Игнатов по-свойски проходит в ванную, и по звуку льющейся воды я понимаю, что он моет руки. Я стою в прихожей и опять рассматриваю себя в зеркале. Поправляю волосы и ниже опускаю плечико футболки.
Леон выходит, бросает на меня равнодушный взгляд и направляется в гостиную, а я плетусь за ним. В небольшой зальной стенке открывает нижний выдвижной ящик, где у нас хранится всякая ерунда: старые подаренные открытки, конверты, чеки столетних купленных товаров, блокноты, календарики, а также гарантийные талоны и сервисные книжки. Вот под всей этой макулатурой отыскиваются документы, а я, глупая, не нашла.
– Здесь выписка из ЕГРН, паспорт на счетчик, а это договор на обслуживание газового котла, если вдруг понадобится, – равнодушным голосом отчитывается бывший муж. – Что еще? Говори, пока я здесь.
Мы сидим на диване напротив друг друга.
Мой бывший муж сейчас так близко, что я могу его рассмотреть. Я смотрю на него по-новому, как-то по-другому… заинтересовано, что ли. Мне любопытно, какой он без меня, и как же хочется найти какие-нибудь подсказки того, что ему сложно и одиноко, но не нахожу…