Идеальный любовник (СИ)

— Если и уйти, — ответила не сразу, обдумывая то, что можно было ему сказать. — Если и уйти, то только для того, чтобы сразу вернуться.

— Зачем? — осторожно спросил он, сокращая расстоянии между нами. — Зачем тебе мое возвращение, воробей?

— Ты всегда такой тугодум? — попятилась, не давая мужчине приблизиться больше чем на шаг.

— И все-таки, воробей, — он перешел на интимный шепот, от которого мурашки пробежали по спине. — Мне хотелось бы знать ответ.

Стенка помешала моему дальнейшему отступлению, вжалась в нее, стараясь не подымать глаз на мужчину. Казалось бы что он там может увидеть в темноте, ан нет, подымать взгляд не хотелось.

— Зачем? — задала ему встречный вопрос.

— Мне кажется, или ты юлишь? — он уперся ладонями в стену, запирая меня в небольшом пространстве, не давая сбежать.

— Ты же устал, — снова ускользнула от ответа, стараясь не обращать внимания на теплое дыхание, долетающее до моей щеки.

— Хорошо, я кажется начинаю понимать, — он пропустил мои слова мимо ушей. — Да и молчать уже больше сил нет. Слова сами рвутся из меня. Ты простишь меня, если я скажу тебе кое-что дерзкое?

— Что? — затаила дыхание и, забывшись, подняла взгляд.

Возникло стойкое ощущение, что он как и раньше, все так же прекрасно все видит в темноте.

— Я хочу тебя, и никакая усталость мне не помеха, — припечатал он.

Разочарованно нахмурилась, совсем не то мне хотелось услышать, хоть и приятно было сознавать, что мужчина ко мне неравнодушен, хоть как-то неравнодушен.

— А еще, — помолчал и добавил он. — Я люблю тебя, воробей.

— Что? — признание было настолько неожиданным и ошеломительным, что я растерялась.

Дыхание перехватило, сердце забилось быстро-быстро, руки задрожали, слезы сами собой навернулись на глаза, я чувствовала себя человеком, который получил самый лучший, самый прекрасный подарок, который можно только получить.

— Я жду ответного признания, — голос Германа дрогнул.

— А надо? — жалобно спросила я, оживая после всех потрясений дня.

Хотелось беспричинно смеяться, я чувствовала себя легкой-легкой, способной взлететь высоко-высоко в небо.

— А ты как думаешь? — ответил он вопросом на вопрос, убрал ладони со стены и отстранился от меня.

— Я люблю тебя, — произнести эти слова оказалось так просто, они сами, непрошеными, сорвались с губ.

— Правда? — выдохнул мужчина и крепко прижал меня к себе.

— Ты еще сомневаешься? — притворно возмутилась в ответ.

Я не видела выражения его глаза, но я чувствовала кожей, что мои слова послужили некоей отправной точкой, до которой не было ничего и после которой могло в моей жизни случаться только хорошее. Поцелуй, который последовал вместо ответа мне, завершил некогда начатый цикл жизни и начал новый. Когда-то давно, мы с этим же мужчиной целовались в этом же коридоре, только тогда я не готова была впустить моего идеального любовника в свою жизнь. Сейчас же я не знала сомнений. Сколько бы ни было отпущено нам дней, которые мы смогли бы прожить вместе, я собиралась использовать их все на полную катушку. Слишком хрупок мир, он может разрушиться в любой момент и лучше не упускать предоставляемые шансы.

Оторвалась от мужчины, пытаясь перевести дух и прошептала:

— Мой лучший, мой самый замечательны идеальный любовник, я люблю тебя. Спасибо тебе, что ты появился в моей жизни.

Меня так сильно сжали в объятиях, что стало тяжело дышать, а после уже стало и не до контроля над дыханием, мир сконцентрировался на нас двоих и остальное пока не имело значения.

Эпилог. Часть первая

Что и говорить, жизнь после была нелегкой. Доставало проблем. Траур мне пришлось снять не скоро. Мою мать нашли мертвой в каком-то притоне для алкашей. Убийцу так и не нашли, как и не нашли куда пропали деньги. С дядей Лешей я так и не смогла наладить доверительных отношений дочери с отцом. Скорее он был добрым дядюшкой для меня. Отцом для меня, родным и тем, по кому я очень скучала, остался тот, кто вырастил меня и терпел все мои капризы восемнадцать лет. Каждый год я приходила к нему на кладбище, на Вербное воскресенье и рассказывала ему обо всех новостях. Каждое такое посещения рождало во мне тихую грусть, что он не может порадоваться за меня, а я перед ним извиниться. Как тяжки сожаления о том, что нельзя сказать ушедшему о том, что чувствуешь и о том, как виноват перед ним.

Герман уже три раза делал мне предложение. Все-таки он несколько старомодный, но я не тороплюсь отвечать согласием. Как-то страшно создавать что-то на первый взгляд прочное. Мой опыт говорит о том, что именно самое прочное легче всего разрушить.