За распахнутой дверью женского туалета, предсказуемо, уже собралась целая толпа. Среди негодующих девушек замечаю Зою. При виде меня и мужчины за моей спиной в женском туалете у нее глаза становятся квадратными.
Ближе всех ко мне стоит администратор клуба в брючном костюме. Она хмурится при виде меня и меняется в лице при виде Марка, который, едва передвигая ноги, пытается меня нагнать.
— Твою мать, Марк! — рычит администратор. — Какого черта?!
— Потом, Оля, — хрипит он, но я уже далеко.
— Вера! — ахает Зоя, которую я тащу за руку прочь, — Скажи, что мне показалось?
— Мне плохо, — отвечаю я, — я блевала все это время, он просто сделал так, чтобы я успела привести себя в порядок, и поэтому закрыл дверь. Зоя, я хочу домой.
— Твое платье, Вера! — ахают другие подружки.
— Вера хочет домой, — говорит им вместо меня Зоя.
— Вернучик, а как же потанцевать с женихом? — масляный голос Юры возвращает меня с небес на землю.
Здесь все. Они меня искали, а я…
Вижу, как Марк пробирается сквозь толпу людей, и при виде Юры его глаза сужаются.
Разворачиваюсь и сама бегу на выход из клуба. Все равно, несмотря на голоса, шум и музыку, слышу то, от чего внутренности скручивает узлом.
— Мои поздравления, — цедит Марк сквозь зубы.
А после только женский визг и крики:
— Мужчина, что вы делаете?!
— Мужчина, остановитесь! Ему же больно!
— Юра! Юра! Наших бьют!
Музыка резко прерывается, и под крики и звон битой посуды на улице меня таки выворачивает наизнанку.
*****
— Чай или кофе?
Смотрю на заспанную продавщицу в больничном кафетерии и не понимаю ее слов. Я стою перед ней, и она ждет, когда я сделаю заказ.
— Девушка, вы здесь вообще-то не одна. Чай будете или кофе?
— Вера, Вера!
Оборачиваюсь на крик. Родители Юры бегут мне навстречу. Моя мама с трудом поспевает за ними. При виде того, что стало с платьем после драки, свидания в туалете и бега через танцпол, мама бледнеет, потом ее лицо краснеет от едва сдерживаемого гнева.
Веду их в палату к Юре, хотя они засыпают меня вопросами, я отделываюсь всего лишь кивками. Юра поворачивает к нам свою голову. Выглядит он действительно ужасно.
Раньше, чем он скажет хоть слово, я произношу первой:
— Мне жаль, что так вышло. А еще мне жаль, что я все-таки вышла за тебя.
Стягиваю кольцо с пальца.
— Верунчик… — шепчет мама. — Это все нервы, Верунчик. Пойдем, я тебе валерьяночки попрошу.
Не смотрю на нее, смотрю на свекра и свекровь, чье лицо меняется буквально на глазах. Я могу ее понять. Такую, как я, я бы выгнала взашей.
— Простите, что не сделала этого раньше.
— Ах ты, прошмандовка! — несется мне в след.
Я выхожу из палаты.
— Подождите, постойте, я все выясню, я верну… Верунчик! Вера!
Предсказуемо, что Юра даже не сказал ни слова. Мне следовало решиться раньше, чем я рухнула на самое дно, но лучше поздно, чем никогда.
Мама хватает меня за руку и больно дергает на себя. Резко разворачиваюсь к ней и, наконец, выговариваю все. И за детство, когда «мама знает лучше», и за юношество, когда «маму надо слушать, мама плохого не посоветует». За всю жизнь, в которой я приняла не так-то много самостоятельных решений, но они — мои, а не чужие. Потому что и жизнь моя. И теперь я не намерена позволять никому управлять ею так, как хочется кому-то другому.
Я больше не буду той, кто не может сделать выбор в самолете между курицей и рыбой, не буду доедать все, потому что «мама старалась, готовила, разве ты не любишь маму?», не буду выбирать тех мужчин, которым плевать на мои желания и чувства. И не позволю, никому больше не позволю решать за меня, с кем жить и за кого выходить замуж. Пусть я сто раз ошибусь, пусть набью шишки, но они будут мои. Мои ошибки — и мне за них отвечать.
Мама стоит бледная и шокированная.
— Люди же смотрят… Вера, хватит.
С меня действительно хватит. Всего этого хватит. Я не хочу быть марионеткой. И хочу жить полной жизнью.
— Что скажут родители Юры?! Вера, одумайся!
Ничего хорошего они не скажут, а жить с их сыном только, чтобы не ставить их в неудобное положение, я не буду.
— Думаешь, ты своему хахалю нужна?! — несется в спину. — Ты еще прибежишь! Приползешь к Юрочке, умоляя простить тебя!..
Опять. Ничего нового от людей, которые привыкли тобой помыкать, услышать невозможно. Те же слова, что Юра бросил мне вслед, когда я вытаскивала из квартиры чемодан, направляясь в аэропорт.
И ведь он был прав. Я действительно прибежала к нему, плевать почему, из-за шока или страха, но прибежала. И если сделаю это снова, если сейчас не уйду навсегда, то значит, позволю, чтобы об меня ноги вытирали.
— Вера! Стой, Вера!.. Ох, сердце прихватило, неблагодарная…
Иду, не останавливаясь. На меня смотрят и оборачиваются. Я все еще в платье невесты с изорванным и грязным подолом, с подтеками туши под глазами. Без верхней одежды и с голыми плечами, но плевать, я ухожу.
ГЛАВА 58
Марк
— В конец охренел, Марк?! — ревет Воронцов.