Идеальный обман

Комиссар Таренто волнуется. Аргайл не мог допустить, чтобы полицейский небольшого городка вел себя при данных обстоятельствах иначе. Ведь он привык общаться с владельцами похищенных велосипедов, а не дорогих картин. Очевидно, и потерпевший, и преступник гораздо выше его по положению, поэтому он пытается казаться резким и нетерпеливым. Почтительность к сильным мира сего у него в крови. И не только у него, но и у его поколения. Может, из-за этого он служит в полиции. И не почтительность в чистом виде, а комбинация зависти и уважения к тем, кто живет богаче, чем он. А.здесь не просто богач, а знатный англичанин, образ жизни которого просто невозможно вообразить.

Странно, но его подчиненный чувствует себя свободнее. Таренто не понимает почему. Он знает, что Боттандо родом из деревни недалеко от Неаполя. Семья бедная, из значительных родственников лишь дядя, да и тот коммунист. После армии Боттандо пошел в полицию, чтобы не возвращаться к родителям.

Можно было устроиться на завод в Турине или Милане, где работали выходцы с юга, но уже в юности Боттандо мечтал о чем-то большем, чем скудный заработок и квартира с отслаивающейся штукатуркой, потому что строительная фирма торопилась сдать дом в эксплуатацию.

Комиссару Таренто молодой человек не нравится, однако придраться не к чему. Безупречного поведения, исполнительный, усердный, сообразительный. Таренто уже достиг пика карьеры и знает это. Даже в полиции, насквозь пропитанной коррупцией, он достиг своего уровня компетентности. С Боттандо иначе. На него обратил внимание начальник уголовного розыска. Если ничего не случится, то он поднимется гораздо выше, чем Таренто, и довольно скоро. Комиссар сознает, что Боттандо уже сейчас чувствует себя намного увереннее, чем он, и старается показать свое старшинство где надо и не надо.

Именно из-за Боттандо ему удается сдержать поклон и подобострастную улыбку, когда появляется Стоунхаус. Любезность и демократизм англичанина потрясают. Он предлагает им сесть. Таренто садится, как ему кажется, непринужденно, словно расположиться в кресле семнадцатого века, покрытом брюссельской декоративной тканью, для него обычное дело. Он даже выражает восхищение его красотой, но замечает, что почему-то его суета производит меньшее впечатление, чем безразличное молчание Боттандо. Стоунхаус вежливо кивает, но в его глазах сквозит намек на недоумение.

Таренто пытается выглядеть профессионалом, представителем итальянского государства, за ним — вся мощь закона. Отрывисто задает вопросы, на которые следуют ответы на превосходном итальянском языке. Вежливые и краткие.

— Что представляет собой картина? — интересуется Таренто.

Стоунхаус подает ему листок. Аргайл представил сделанную аккуратным почерком выписку из инвентарной описи коллекции.

— Я приготовил это для вас, — говорит Стоунхаус. — У меня есть подробное описание каждого экспоната коллекции. «Мадонна с младенцем», масло по дереву. Флорентийская школа, пятнадцатый век, но не очень значительная. Несравнимая с другими полотнами в доме.

— Кто художник?

— Неизвестен. Хотя мой друг, мистер Беренсон, приписывает картине определенное авторство. Не думаю, что его усилия могли бы помочь. Более важным является факт, что она небольшая и умело извлечена из рамы. Вор не пожалел времени и старался ее не повредить.

— Это мое дело установить, что важно, а что нет, — напряженно произносит Таренто и с удовольствием отмечает, что Стоунхаус осознает свою ошибку. — Как вы охраняете свою коллекцию?

— Никак.

Таренто имитирует удивление, хотя причины нет. В те времена ни богатым, ни бедным еще не требовалось защищаться от окружающего мира.

— В эту ночь, — продолжает Стоунхаус, — все окна в доме были раскрыты. Горничная решила, дождя не будет — как оказалось, правильно — и распахнула их, чтобы стало прохладнее.

Таренто согласен. Жара в последние две недели стояла просто удушающая.

— Значит, горничная открывает окна, и грабитель спокойно проникает в дом, — говорит он со значением. — Мне придется побеседовать с этой женщиной. — О горничных Таренто кое-что знает. Его жена до замужества была в услужении в знатной флорентийской семье.

— Конечно, — кивает Стоунхаус. — Но она пожилая — шестьдесят пять лет — и живет с нами свыше двадцати лет. Фактически она член семьи и вне всяких подозрений.

— И все же с ней надо побеседовать, — настаивает Таренто.

— Как вам угодно, — пожимает плечами Стоунхаус. — Не желаете бокал вина? Или воды?

Трудно сопротивляться предложению выпить и перейти к неформальным отношениям. Таренто уже вообразил, как, неспешно потягивая вино, постепенно завоевывает уважение этого аристократа. Но разумеется, Боттандо здесь лишний.

— Я хочу, чтобы, пока мы будем разговаривать, мой подчиненный совершил обход виллы. Может, обнаружатся какие-нибудь следы. Он неплохо справляется с подобной работой.

Комиссар произносит это таким тоном, будто Боттандо нет в комнате. Боттандо послушно встает, отдает честь и выходит, оставляя их наедине.