Идеальный враг

– Должно быть, текучесть кадров здесь большая, – сказал Гнутый. – Ты сам сколько здесь, бригадир?

– Семь лет, – сказал Дизель. – Я старожил.

– И за что тебя сюда запрятали?

– Запомните еще одно правило. – Бригадир остановился. Впереди за стеной дождя что-то смутно темнело. – Не рекомендуется спрашивать, кто за что сюда попал. И тем более не следует верить полученным ответам. С этим ясно?

– Да.

– Ну и хорошо, – сказал Дизель. – Мы как раз пришли. Вот ваш новый дом.

5

Бараки на обычные казармы походили мало. Больше всего они были похожи на огромные цистерны, почти целиком вкопанные в землю, – только покатые крыши с вытянутыми овальными оконцами виднелись снаружи. Для того чтобы попасть внутрь, необходимо было спуститься на три метра по железной пологой лестнице. Широкие двери бараков никогда не запирались – они могли защитить от непогоды, но не от внезапных визитов охраны или начальства. А ночные обыски были здесь делом обычным.

Внутри бараков не было никаких перегородок. Только туалет отделялся от основного помещения легкой тканевой ширмой. Вдоль выгнутых стен выстроились лабиринтами двухъярусные койки. К их спинкам были прикручены небольшие этажерки для личных вещей – и никаких закрытых тумбочек! Пара столов, несколько табуретов, одно рассохшееся кресло и оплавленный, широкоэкранный, постоянно включенный в сеть телевизор дополняли убогое убранство барака.

Здесь было тепло и душно. Воздух вонял мочой и потом. Под потолком колыхались тенета паутины и табачного дыма, – чего больше – не разобрать. Стены были разрисованы углем. Картины особым разнообразием не отличались – в основном женские силуэты. И множество однотипных надписей: год, прозвище, номер, настоящее имя – так штрафники оставляли о себе память.

– Ваши места, – сказал Дизель, махнув рукой в сторону коек, на которых лежали свернутые матрацы и одеяла. – Занимайте, располагайтесь.

Новички разошлись, выбирая себе места. За ними следили – за каждым шагом, за каждым движением. Обитатели барака оценивали своих новых соседей, присматривались к ним.

– Писатель! – позвал Гнутый. – Ты чего там мешкаешь? Давай к нам. Мы тут тебе кровать заняли.

Павел поспешно шагнул к товарищам. И запнулся о чью-то протянутую ногу, потерял равновесие, схватился за чужую койку, чтобы не упасть.

– Эй, убери руки! – взвизгнул встрепанный малолетний коротышка с кривым носом и глазами-щелками. Это он подставил ногу, и Павел не сомневался, что специально. – Руки! Не лапай чужое, сука!

“…Постарайтесь не ввязываться в ссоры…”

– Извини. – Павел разжал ладони, продемонстрировал их коротышке. – Я случайно.

– Значит, тебя зовут Писатель? – коротышка шмыгнул носом, усмехнулся. – А я Клоп. Знаешь, почему меня так прозвали? Потому что я пускаю кровь! – Он махнул рукой перед лицом Павла, и в пальцах его блеснула сталь.

Павел отступил. Внимательно осмотрел коротышку – тому на вид было лет семнадцать. Как он здесь очутился?

– Чего пялишься, ты? – Клоп снова показал на мгновение острую стальную занозу, прячущуюся в пальцах. – Чего глаза вылупил? Смотри, не вытекли бы! Я это быстро!

Павел отвел взгляд. “…Никогда не деритесь…”

– Эй, карапуз. – Гнутый встал рядом с Павлом. – Ты чего буянишь?

– А ты заткнись, горбатый! Не с тобой разговаривают!

– Спокойно, – негромко обратился к другу Павел. – Они нас прощупывают. Просто проверяют, как мы себя поведем. Не поддавайся на провокации. – “Он хотел бы верить, что так оно и есть на самом деле”. – Помнишь, что старший сказал?

“…Держитесь вместе. На охрану не надейтесь…” Они одновременно посмотрели на бригадира. А тот словно ничего не замечал. Сидел в кресле, положив ноги на приставленный табурет, глядел в телевизор и о чем-то беседовал с тремя штрафниками.

Оставив неразобранные постели, встали плечом к плечу с товарищами Рыжий и Шайтан, Маркс и Грек. Ничего не сказали, надвинулись на пританцовывающего от возбуждения Клопа.

– За что малыша обижаете? – раздался голос сверху. С верхнего яруса койки, за которую, чтобы не упасть, хватался Павел, свесились волосатые ноги. – Шустрые вы какие, только-только прибыли, а уже порядки свои наводите!

Заскрипели койки, зашевелились вокруг люди, ожили. Застучали голые пятки о пол. Вытянулись по стенам черные тени.

– Не троньте Клопа!

– Вы, там! Не в свое дело лезете! Двое разбираются, третий не мешай!

– Клоп, тебе помочь?…

Черные фигуры надвигались все ближе. Их было не очень много, но они были здесь хозяевами.

“…Здесь полно всякого отребья…”

Уткнувшийся в телевизор бригадир делал вид, что ничего не слышит.

– Отходим, ребята, – негромко сказал Гнутый.

И они отступили: держась вместе, не поворачиваясь спиной к возможной опасности, оглядывая недружелюбные лица, пытаясь найти союзников или хотя бы сочувствующих.

Им не стали мешать, их отпустили, им позволили уйти. Им преподали урок, и этого на первое время было достаточно.

Даже самые закоренелые бандиты понимали, что озлобившегося человека невозможно контролировать. Им невозможно управлять, ведь страх не сдерживает его.

Озлобившийся человек подобен бешеному псу: никогда не знаешь, на кого он бросится и когда.