Идеи и интеллектуалы в потоке истории

волн, есть также параллельное одновременное влияние разных

европейских и американских школ мысли на отдельные российские

центры, но здесь глухота к прошлому оборачивается глухотой к

чужакам.

Комментаторское поклонение классике, ярко выраженное

в советскую эпоху по отношению к «классикам марксизма-ленинизма»,

теперь сменилось комментаторством по отношению к новым модным

зарубежным книгам и веяниям. Что встречается редко, так это

чрезмерное внимание к техническим деталям. До этой фазы

отечественные гуманитарии обычно не успевают дойти, поскольку их

захлестывает новая волна интеллектуальной моды.

125

Антитеоретический консенсус — апология лености мысли

При всех этих многочисленных поворотах, как ни странно,

сохраняется некая общая платформа, причем негативного характера.

С упорством, достойным лучшего применения, философы,

представители социальных и гуманитарных наук выражают свое

презрение к «позитивизму», «мифам объективного знания»,

«линейности мышления», «абстрактным конструкциям», «кабинетной

науке» и т. д. Вполне можно допустить частичное оправдание каждой

инвективы, но следует обратить внимание на другое: вместе с грязной

водой выбрасывают и ребенка — эмпирически подкрепленное

теоретическое знание.

Соответствующую установку назовем антитеоретическим

консенсусом. Именно ему была обязана бурным восторгом и до сих

пор сохраняющейся популярностью книга Т. Куна «Структура

научных революций» [Кун, 1977]. С тех пор утекло много воды, но

антитеоретический консенсус среди социальных исследователей по-

прежнему жив и процветает, переживая новые и новые накаты

западных интеллектуальных мод.

Нельзя сказать, что данная методологическая установка —

исключительно отечественное достояние. Те же постмодернизм и

социальный конструктивизм постоянно направляют свои критические

стрелы против теоретического подхода и объективности знания.

Однако в более развитой и уравновешенной западной

интеллектуальной среде такие позиции никогда не становились

монопольными, им всегда противостояли приверженцы эмпиризма,

логицизма, номологизма, научного реализма, натурализма, разного

рода объяснительных и теоретических подходов. В России широким

консенсусом стала именно антитеоретическая установка.

Заметим, что эмпиризм и «позитивизм» достаточно развиты

в отечественной социологии, экономике, регионоведении, демографии,

пусть даже сами исследователи, ведущие эмпирические исследования

и получающие положительное (позитивное) опытное знание, не

признаются в своих методологических склонностях. Чего нет в наших

социальных науках (за весьма редкими исключениями), так это

настойчивой воли к формулированию и проверке теоретических

гипотез на основе эмпирических сравнений, обобщений и опоры на

уже имеющееся теоретическое знание.

Антитеоретический консенсус — лучшее самооправдание

отсутствия интеллектуального творчества и лености мысли.

126

Заменители: «радость узнавания» и «разоблачение неадекватности»

Что же остается вместо этого? Наиболее распространенными

представляются два взаимосвязанных явления (или, как принято сейчас

выражаться: «фигур речи»), которые я предлагаю назвать «радость

узнавания» и «разоблачение неадекватности».

«Радость узнавания» — это основа той самой стратегии «съема»,

когда в местном материале удается обнаружить реалии, подходящие

новым, модным и активно обсуждаемым понятиям в западной науке.

«Разоблачение неадекватности» — это привычные сетования на то,

что западные понятия, в том числе классические и широко

используемые, не имеют прямых (или вообще каких-либо) денотатов

в российской действительности.

Общее в обоих феноменах — сосредоточенность исследователей на

операции интерпретирования теоретических понятий, операции важной,

но частной и технической. Заметим, что оба этих феномена характерны,

в том числе, и для добротных творческих работ авторитетных

исследователей. Возьмем в качестве примера методологическое

введение Л. Гудкова к его сборнику  статей « Негативная  идентичность».

«Арсенал западных социальных наук обнаружил свою ограниченную

пригодность и дескриптивную неадекватность. [ … ] Язык западной

социологии был разработан для изучения принципиально иных

институциональных систем, действовавших по иным правилам, нежели

мобилизационное и милитаризованное советское общество-государство и

многое сохранившая от него постсоветская Россия. В особенности, это

заключение справедливо для всего, что относится к "нормальному",

рутинному режиму функционирования общества: в наших условиях такие

категории, как, например, "социальная стратификация", "средний класс",

"представительская политическая система", "президентская республика",

"этика

предпринимательства", "разделение

властей", "элита",

"гражданское общество" и прочее, имеют фантомный и идеологический

характер» [Гудков, 2004, с. 6].

Как видим, «разоблачение неадекватности» здесь выражено весьма

сильно и убедительно. Имеется ли в книге второй феномен — «радость