Идеи и интеллектуалы в потоке истории

В культуросфере главными символами и ценностями становятся

«король», «королевская власть», «королевская служба». Они получают

обоснования в различных идеологических текстах, апеллирующих к

религии (Николай Кузанский), к древней истории (Н. Макиавелли) или

к новомодным естественнонаучным и договорным принципам

(Ж. Боден, Т. Гоббс). Теперь дворянские «честь», «достоинство», а

также материальные и прочие вознаграждения (жалование, имения,

ордена, должности, титулы) поставлены в прямую зависимость от

успеха на поприще именно королевской службы.

В психосфере каждое поколение дворян воспитывается с

соответствующими габитусами, которые удобно структурировать

четверкой установок: фреймы,  символы,  идентичности  и

поведенческие стереотипы [Розов, 2011, гл. 3]. Прежний фрейм

социального мира «сюзерены и вассалы» сменился на новый фрейм

«один король, и мы все ему служим». Символы в каждом

индивидуальном и групповом сознании с теми или иными вариациями

воспроизводят транслируемые в поколениях святыни и ценности (те

же «честь» и «достоинство» дворян как верных слуг короля). Главный

сдвиг в идентичностях и стереотипах поведения состоял в том, что

переход от сюзерена к сюзерену становился уже невозможным. И

представители знати, и беднейшие рыцари стали ощущать себя и вести

себя как королевские подданные, а уходы стали трактоваться как

предательство (в отечественной истории яркий пример конфликта,

связанного с этим рефреймингом, — уход Андрея Курбского от Ивана

Грозного и их переписка).

Соответственно, в социосфере происходит переход от институтов

сюзерен—вассал и больших землевладельческих хозяйств к

институтам централизованной армии и централизованной бюрократии.

Секуляризация: от духовного доминирования церкви

к светскому образованию, литературе, искусству и масс-медиа

Если бюрократизацию во многом составлял сдвиг административных и

материальных ресурсов от больших

землевладельческих хозяйств к государству, то главную суть

секуляризации можно представить как кардинальный сдвиг структур

духовного производства и самих символических ресурсов от прежней

церковной монополии к множеству разнообразных светских

институтов.

35

В зримом материальном плане это выразилось в том, что

церковные соборы и монастыри, ранее стягивавшие почти весь

культурный потенциал (архитектурный, художественный,

музыкальный, литературный, философский), а также образование,

социально-политическое информирование и пропаганду, теперь

теряют такую монополию.

С XVII в. все в больших количествах появляются нецерковные

книги, затем газеты и журналы, светские школы и высшие учебные

заведения, научные и философские кружки, невидимые колледжи,

академии.

Тема эта огромная и многогранная, поэтому сосредоточимся на

материале «университетской революции» как важнейшего этапа

секуляризации в академической сфере [Коллинз, 2002, гл. 12].

Институциональный и политический аспект этого явления состоял

в выводе университетов из-под власти церкви, в передаче

университетского лидерства и руководства от богословского

факультета к философскому, а позже — к коалиции естественнонаучных и гуманитарных факультетов.

Идейным оружием этого переворота, начавшегося в Пруссии с

перестройки Берлинского университета, стал немецкий классический

идеализм. Соответствующие идеи кардинальной университетской

реформы содержатся в трудах главных авторов этого направления:

Канта, Фихте и Гегеля, причем последние двое, будучи во главе

философской кафедры в Берлине, непосредственно проводили эту

реформу. Идейными предшествующими основаниями переворота

были трактат « Спор факультетов» Канта, а также идейная подрывная

мина его знаменитой «Критики чистого разума» (душа, Бог и мир

в целом являются вещами-в-себе, не могут быть предметами

действительной науки, а значит, научный статус богословия ставится

под сомнение).

Философы все время пишут разные книги и статьи, но лишь

в редких случаях за этим следуют существенные институциональные

преобразования. Какие же были глубинные структурные причины

университетской революции? Судя по всему, здесь наложились друг

на друга три процесса.

Во-первых, уже с середины XVIII в. европейским правящим элитам

стала понятна огромная роль развития промышленности и

эффективности государственных структур в международной

конкуренции, включая и военное противостояние. Яркий образчик

успеха в обоих аспектах всем показал Фридрих Великий,

выдвинувший периферийную и ранее отсталую Пруссию в первый ряд

великих европейских держав. Для развития промышленности

требуются, прежде всего, обученные инженеры, а для эффективного

государства — квалифицированные

чиновники. Следствием

36

беспрестанной военно-технической и промышленной гонки стала

гонка в развитии образовательных систем.

Во-вторых, к этому времени (2-я половина XVIII в.)

бюрократизация уже шла полным ходом, соответственно, и первые

попытки резко расширить и улучшить систему высшего образования