Идеи, Книга Le Grand

Подобным образом обучал он меня и новой истории. Правда, я не понимал слов, которые он говорил, но так как, рассказывая, он беспрерывно бил в барабан, то мне было ясно, что он хочет сказать. В сущности, это наилучший метод преподавания. Историю взятия Бастилии, Тюильри и т. д. можно как следует понять, только если знаешь, как при этом били в барабан. В наших школьных учебниках стоит лишь: "Их милости бароны и графы с высокородными их супругами были обезглавлены. -- Их высочества герцоги и принцы с высокороднейшими их супругами были обезглавлены. -- Его величество король с наивысокороднейшей своей супругой были обезглавлены",-- но, только слыша красный марш гильотины, можно по-настоящему уразуметь это и понять, "как" и "почему". Madame, то необыкновенный марш! Он потряс меня до мозга костей, когда я услышал его впервые, и я был рад, что позабыл его.

Подобные вещи забываются с годами, -- молодому человеку в наши дни приходится помнить совсем другое; вист, бостон, генеалогические таблицы, постановления Союзного сейма, драматургию, литургию, карту вин... право, как ни ломал я себе голову, однако долгое время не мог припомнить ту грозную мелодию. Но представь те себе, madame! Сижу я недавно за обедом среди целого зверинца графов, принцев, принцесс, камергеров, гофмаршалов, гофшенков, обер-гофмейстерин, шталмейстерин, егермейстерин и прочей знатной челяди, а подчинен

____________________________________________

1 Свобода (фр.).

2 Равенство (фр.).

3 "Дело пойдет на лад! Аристократов на фонарь!" (фр.)

4 Глупость (фр.).

5 Германия (фр.).

126

ная им челядь хлопочет за их стульями и сует им под самый нос полные блюда, -- я же, обойденный и обнесенный, сидел праздно, не имея случая пустить в ход челюсти, катал хлебные шарики и от скуки барабанил пальцами по столу и вдруг, к ужасу своему, забарабанил давно забытый красный марш гильотины.

"Что же произошло?" Madame, эти люди не дают потревожить себя во время еды, -- они не знают, что другие люди, когда у них нет еды, начинают вдруг барабанить прекурьезные марши, которые казались им самим давно забытыми.

Не знаю уж, либо уменье бить в барабан -- врожденный талант, либо мне с ранних лет удалось развить его, но только оно вошло мне в плоть и кровь, засело в руках и в ногах и часто проявляется совершенно не-, произвольно. Однажды я сидел в Берлине на лекции тайного советника Шмальца -- человека, спасшего государство своей книгой об угрозе черных мантий и красных плащей.

Вы помните, madame, из Павзания, что некогда благодаря крику осла был обнаружен столь же опасный комплот, а из Ливия или из всемирной истории Беккера вы знаете, что гуси спасли Капитолий, из Саллюстия же вам достоверно известно, что благодаря болтливой потаскушке, госпоже Фульвии, был раскрыт страшный заговор Каталины... Но revenons a nos moutons1, у господина тайного советника Шмальца слушал я международное право. То было скучным летним вечером, я сидел на скамье и слышал все меньше и меньше и погрузился в дремоту... но вдруг очнулся от стука своих собственных ног, которые не уснули и, вероятно, слышали, как излагалось нечто прямо противоположное международному праву и поносились конституционные убеждения, и ноги мои, лучше проникающие в мировые события своими глазками-мозолями, чем тайный советник своими воловьими глазами, эти бедные немые ноги, не способные словами выразить свое скромное мнение, пытались высказаться, барабаня так громко, что я чуть не поплатился за это.

Проклятые, легкомысленные ноги! Они сыграли со мной подобную же штуку, когда я слушал в Геттингене

___________________________________

1 Вернемся к нашим баранам (фр.).

127

курс у профессора Заальфельда; и этот последний, как марионетка прыгая взад и вперед по кафедре, взвинчивая себя и приходя в ажитацию, поносил императора Наполеона, -- нет, бедные ноги, я не стану осуждать вас за то, что вы барабанили тогда, я даже не решился бы осудить вас, если бы вы, в своем немом простодушии, высказались еще определеннее с помощью пинка, Как могу я, ученик барабанщика Le Grand, выслушивать оскорбления императору? Императору! Императору! Великому императору !

Когда я думаю о великом императоре, на душе у меня вновь становится по-летнему солнечно и зелено, в памяти расцветает длинная липовая аллея, соловьи поют в тенистых ветвях, шумит фонтан, цветы на круглых клумбах задумчиво качают прелестными головками, -у меня с ними было таинственное общение: нарумяненные спесивые тюльпаны кланялись мне снисходительно, расслабленные лилии кивали томно и ласково, хмельно-красные розы смеялись, завидя меня издалека, а ночные фиалки вздыхали. С миртами и лаврами в ту пору я еще не водил знакомства -- они не могли при влечь ярким цветом, но с резедой, с которой я теперь не в ладах, была у меня особо интимная дружба.