Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Индивидуализм Спенсера, как я опять-таки пытался доказать[1645], постепенно приводит его даже к построению целой системы, подобной, в сущности, mutatis mutandis, системе философов XVIII века. Против ожидания, мы встречаем у него гипотезы оптимизма и прогресса и теорию естественного права. Спенсер не ограничивается реставрацией этих излюбленных теорий XVIII века: он вновь соединяет их друг с другом так, как они соединялись в умах людей того времени. Подобно последним, он допускает, что вера в прогресс ведет к оптимизму, а оптимизм влечет за собой признание естественного права; и он видит в естественном праве лучшее орудие эмансипации. Что же удивительного после этого, если он употребляет чрезвычайные усилия, дабы не впасть в слишком явное противоречие с самим собою и установить между своей социологией и своими политико-социальными теориями возможность, я не говорю, согласия, но хотя бы отсутствия разногласия? Последнего он думает достичь, избегая признания абсолютного тождества социологии и биологии и абсолютного сходства обществ с организмами, хотя постоянно готов признать и то и другое и хотя строгая логика должна была бы заставить его это сделать.

Он начинает с утверждения, что между обществом и живым организмом существует больше, чем простая аналогия. «В данном случае метафоры, – а под ними Спенсер разумеет такие выражения, как: политическое тело, социальное тело, – означают больше, чем метафоры в обыкновенном смысле слова»158. Поэтому в Основах социологии мы встречаем целый ряд таких заглавий: «рост, структура, функции, органы социального тела; аппараты – производящий, распределяющий, регулирующий». Значит ли это, что Спенсер отказывается от оговорок и ограничений и проводит свою мысль до конца? Нет, потому что, допустив такую неосторожность, он очутился бы в противоречии с теми выводами, к которым приводит строгое понимание идеи социального организма; а этих выводов он тем более не мог не знать, что критики позаботились указать ему на них. Гекели, например, в журнальной статье, которую часто цитируют[1646], критически разобрал употребленную Спенсером биологическую терминологию и выражаемые ею идеи. Он ясно показал, что политическое тело при тождественности с живым существом должно было бы повиноваться железной власти; что в человеческом теле малейший акт возмущения против власти деспота (мозга) влечет паралич или смерть; что так и должно быть, ибо иначе, если бы каждая клеточка жила своей особой жизнью, целое распалось бы и жизнь прекратилась.

Припертый, таким образом, к стене, Спенсер защищается, но плохо, ограничиваясь ссылкой на то, что он никогда не стоял за «административный нигилизм», о котором говорит его противник. Может быть, но разве это ответ на основной пункт аргументации Гекели, именно, что отождествление живого организма и организма социального ведет к политике чрезмерного расширения права государства по отношению к индивидууму? И Спенсер принужден заявить, что он, в сущности, никогда не отождествлял социального организма с живым и даже не думал об этом[1647]. Между ними слишком много различий. Социальный организм представляет из себя дискретное целое, живой – конкретное; первый асимметричен, второй симметричен. Но главная разница в том, что социальный организм не имеет единого сенсориума. В индивидууме сознание сосредоточивается в одном пункте; в обществе «все отдельные единицы обладают способностью к наслаждению и страданию приблизительно в равной степени»[1648]. Из отсутствия единого сенсориума следует, что «благосостояние агрегата, взятое отдельно от благосостояния составляющих его единиц, не является искомой целью». Общество существует на пользу своих членов, «но члены общества существуют не для него».

Такова попытка Спенсера согласить свою социологию с теорией отрицания государства. Но какой ценой она достигается? Недавно еще метафора социального организма была «более чем метафорой». Теперь она является только «с трудом допустимой аналогией», «мнимой аналогией», которая могла служить «лесами» для постройки, но имела совершенно временный характер, и о ней нечего больше беспокоиться[1649].