Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Один из этих двух элементов уже был предусмотрен во Франции экономистами-диссидентами, Сисмонди, Бюрэ и др., о которых мы говорили выше, другой нашел горячего сторонника в лице Дюпон-Уайта. Последний старается уничтожить обвинения, выдвинутые против идеи государства экономистами и либералами. То, исследуя сущность этой идеи, он видит в ней «силу разума, выраженную в законе»[1977]; то, изучая отношения между индивидуальным правом и государством, он отказывается признать существование реального антагонизма между свободой и авторитетом и доказывает, что достоинство индивидуума ничуть не пострадает от расширения функций государства, так как «подчинение индивидуума большей дисциплине обусловливается большим разнообразием и усилением его деятельности»[1978].

Хорошо уяснив себе, что высшая цивилизация требует более сложного правительства, Дюпон-Уайт в то же время отлично понял и выяснил главное: чем современное государство отличается от других исторических форм государства. Существующее теперь государство заняло место прежних частных властей. «Под дыханием прогресса притеснение рушится, но власть остается». Притеснение рушится – значит, индивидуум завоевывает свои основные права, власть остается – значит, на долю государства остается определенная задача. «Так появляются одновременно могущественное государство и свободная личность. Права индивидуума и права государства – два современника, которые родятся в тот день, когда рушатся привилегии»[1979]. Следовательно, Дюпон-Уайт хочет не принести индивидуума в жертву государству, а, наоборот, найти в государстве орудие для «усовершенствования и возвышения индивидуума»[1980]. Поэтому он не считает себя социалистом и отзывается о социализме в очень суровых выражениях[1981].

Его, действительно, нельзя было бы назвать социалистом (хотя он и обращается к вмешательству государства, но это обращение имеет туже причину и цель, как и обращение к государству индивидуалистов XVIII века), если бы он прежде чем отстаивать права индивидуума и высокую ценность человеческой личности, как то имело место в только что приведенном отрывке и во многих других[1982], не начал с чрезмерного расширения «личности государства», видя в последнем нечто сверхчеловеческое, если бы он не признал законодательство способным исцелить все общественные недуги, если бы он не был увлечен, очарован идеей прогресса, прогресса абсолютного, рассматриваемого в качестве высшей цели, достойной быть предметом достижения и достигаемой не столько индивидуумом, сколько ради индивидуума.

Все эти черты, взятые вместе, составляют государственный социализм, как его понимают у нас многие радикальные или даже либеральные политики, которые, не желая противопоставлять требованиям масс абсолютно неприемлемую цель, но не обладая способностью восходить к принципам, чтобы при помощи их разобраться в этих требованиях и особенно в средствах для их удовлетворения, набрасываются на государственный социализм, замечая в последнем лишь его примирительный характер и доставляемые им минутные выгоды.

V

В руководящих идеях государственного социализма находили сходство с идеями просвещенного абсолютизма: тот же самый метод; тот же самый дух, равноценные результаты.

Метод? Было бы любопытно и поучительно сравнить в деталях Учреждения Бильфельда с современным германским или даже французским специальным законодательством. Конечно, взгляды, господствующие теперь, например, на общественную гигиену не те, что в середине XVIII века; но точная и мелочная регламентация, которой желал Бильфельд, была бы, mutatis mutandis, к лицу нашим регламентам и ордонансам. Дух? Задачей просвещенного деспотизма было служить интересам государя и защищать его совесть от всякого угрызения, внушая ему убеждение, что он пользовался своим просвещением на благо своего народа. В настоящее время задача государства, применяющего эту форму социализма, сводится к тому, чтобы обеспечить гражданам известную сумму материальных благ, разумеется, во имя правильно понятого интереса, – ради борьбы с революционным духом или также вследствие угрызений совести, – так как государство убеждено, что, обладая специальными знаниями, которых лишены граждане, оно не имеет права держать эти знания под спудом. Результаты? Просвещенный абсолютизм оказался неспособен создать людей, так как он имел в виду не человеческую личность, а избавление последней от необходимости мыслить, желать, действовать, существовать. Кроме того, просвещенный абсолютизм оказался неспособен защитить тот политический строй, прочность которого он должен был обеспечить. Все заставляет думать, что то же самое случилось бы и с государственным социализмом, если бы ему удалось одержать верх, и что вместо поддержки современного социального строя он сделал бы его более доступным для противников, уничтожая в массах чувство инициативы, а вместе с тем и чувство ответственности.