Читаем Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции полностью

Выдвигаемый нами вопрос не является для Ренувье чем-то случайным, затронутым им мимоходом. Вся его теория познания, в сущности, представляет собою постоянное опровержение идеи «абсолютной и целостной положительной науки». Уже его Опыт логики приводит к исключению идеи единого и полного синтеза явлений, который только и мог бы дать содержание понятию «науки», без чего последнее осуждено оставаться пустым и бессодержательным. Выводы отдельных наук, принципы которых опираются отчасти на гипотезу (а следовательно, на веру) имеют ценность лишь постольку, поскольку они сделаны в границах области явлений, изучаемых данной наукой.

Совершенно верно, что все науки в совокупности не исчерпывают ни любознательности человеческого духа, ни его сил и что существует стремление выйти за пределы науки. Это допустимо, но при условии хорошо понять, что за пределами науки не может быть науки в точном смысле этого слова. За пределами науки может быть только критика, которая применяет свой собственный метод – свободное мнение, метод, совершенно отличный от метода науки – доказательства, опирающегося на идею необходимости.

Таким образом, проблема о целесообразности в мире, проблема об индивидуальном предназначении, проблема о том, «насколько принцип морали и основа государств» зависят от решения вышеуказанных проблем, представляют широкое поле исследований, открытое для человеческой мысли. Пусть человек исследует и оплодотворяет его, но если он не хочет стать жертвой опаснейшей из иллюзий, пусть остережется применять здесь те орудия, которые служили ему в области науки.

Пусть говорят, что общая критика, обнимая, с одной стороны, все науки (так как она пользуется общими данными, с которыми последние не считаются), с другой – представляет из себя собрание наук, находящихся в состоянии попыток и пожеланий: Ренувье против этого не возражает[2087]. Он допускает даже, чтобы общую критику называли «наукой», хотя это недостаточно логическая уступка дурным навыкам языка и мысли, – но при непременном условии: не упускать из виду, что эта наука – критика – основана на мнении, приводит к вероятностям, которые становятся достоверностями лишь вследствие свободного согласия сознания, и не имеет ничего общего со всеми прочими науками.

«Наука вообще, – говорит решительно Ренувье в своем последнем сочинении, – и эти формулы необходимо здесь привести, так как они резюмируют все предыдущее – наука вообще не то, что данная наука»[2088]. Отдельные науки не только не ведут к ней и не заключают ее в себе, но все учат нас, что мы «ничего не знаем» и не можем знать[2089] о задачах, гипотетически приписываемых нами науке вообще. Основная ошибка позитивизма заключалась в том, что он поставил себе невозможную задачу, желая создать философию, которая была бы больше, чем философия, и основать школу, которая была бы больше, чем школа»[2090]. Еще более важная ошибка доктрин, вдохновлявшихся позитивизмом, заключалась в том, что они форсировали эту точку зрения и без колебания, без всякого сомнения в своем методе смотрели на морального и социального человека как на материал, допускающий чисто научное исследование и пригодный для таких же выводов, какие науки законно получают из своего материала.

Таким образом, индивидуализм переходит в наступление. Из обвиняемого, которого требуют к суду так называемой научной философии, он сам привлекает к суду основные положения этой философии, он нападает на эмпирическую иллюзию с таким же пылом, с каким эмпиристы нападали на «априористическую иллюзию», и достигает больших успехов. В XVIII веке пропагандисты индивидуалистической мысли по большей части прямо излагали свои взгляды, не считаясь с возможными возражениями. Теперь индивидуалистическая мысль сначала уничтожает возражения, подрывая основы, на которых они покоятся, а затем дает себе новую формулировку, принимая во внимание сделанные ей некогда правильные критические указания. Основные положения Канта и Руссо вновь появляются у Ренувье, но в более научной форме, очищенные от первоначальных недостатков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

История / Образование и наука / Документальное / Публицистика
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену