Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

С другой стороны, «именно коммунизм должен особенно прославлять, любить и ставить в пример Иисуса Христа и его учение»[916]. Не следует удивляться, что Кабе, приняв за точку отправления эти немногие априорные утверждения, построил воображаемое государство и до последних подробностей описал его организацию. Он допускает, однако, что, давая очерк государственного строя икарийцев, с первого раза мог не найти совершенной коммунистической организации и потому предлагает ее лишь как пример[917]. Кроме того, он охотно готов признать, что современные общества не могут сейчас же подчиниться подобному режиму и что необходимо принять «переходные меры»[918]. Сделав эту двойную уступку духу позитивизма и чувству действительности, Кабе, очертя голову, бросается в область химер.

Одна черта особенно поражает, когда читаешь Путешествие в Икарию. Это чрезвычайная важность, приписываемая автором мерам, которые способствуют удобству и приятности жизни обитателей этой привилегированной страны. Описание удовольствий, комфорта и гигиенических условий заполняет первую часть книги. И только описав нам в подробностях одежду, пищу, жилища, меблировку, средства передвижения и общественные работы, Кабе рассказывает нам об умственной и нравственной жизни икарийцев. Объясняется ли такой порядок изложения исключительно дидактическими соображениями?

Переходит ли автор от простого к сложному, от внешнего к внутреннему; или скорее здесь следует видеть пристрастие, общее всем, изучаемым нами в настоящую минуту школам, и даже как бы необходимое условие, делающее возможными и выносимыми все эти восхваления принципа власти? Предоставьте мне абсолютную власть, как бы говорит государство, а я вам взамен этого обеспечу все материальные блага. Печальный договор, который гражданин не может подписать, не унижая себя.

В Икарии каждый житель – должностное лицо, избравшее род своей деятельности из числа различных полезных отраслей деятельности, одинаково уважаемых и вознаграждаемых[919]. Республика назначает род и размеры работы, возлагаемой ею на своих служащих[920]. Являясь абсолютным господином промышленности[921], а следовательно, и материальной жизни своих граждан, республика господствует также и над их мыслью. Свободы печати не существует[922]: к чему она в государстве, где злоупотребления невозможны? Царствует тождество религиозных верований, хотя религия отличается странностями и имеет лишь отдаленное сходство с христианством[923]. Это тождество – добровольное, а не вынужденное: ничто не препятствовало бы свободе веры, но секты редки и сектанты очень немногочисленны.

Мы напрасно стали бы искать у Кабе хоть слабую попытку предоставить какое-либо место свободе. Общество должно обеспечить обещанное благосостояние. Для этого ему необходимо «сосредоточить все в своей власти, всем располагать и управлять, подчинить волю и действия каждого своим правилам, порядку и дисциплине[924]. Однако уважение, внушаемое словом «свобода», таково, что Кабе протестует, будто он ею пренебрегает. Но он понимает ее превратно. «Свобода, – говорит он, – это право делать все, что не запрещено природой, разумом и обществом, и воздерживаться от всего, что ими не разрешено»[925]. С «природой» и «разумом» можно еще спорить, но с «обществом» нельзя, и я перестаю быть свободным, если у меня нет другой свободы, кроме той, какую оно соизволит мне предоставить.

IV

Принято сближать современный социализм с античным. Будучи очень спорной уже по отношению к Мабли и Морелли, которые все же вдохновлялись греческой мыслью, такая преемственность не может быть принята по отношению к Луи Блану, Пеккеру, Видалю и даже Кабе.

Греческий социализм – суровая, аскетическая доктрина, безжалостная к индивидууму, права, интересы и наслаждения которого она приносит в жертву государственному интересу и величию. Для Платона индивидуальное желание имеет мало значения: он совершенно спокойно подавляет его, сокращает, уничтожает. Его учение действительно следует назвать социальным, но лишь в том смысле, что в его глазах имеет цену лишь то замкнутое в тесных пределах общество, государство-город, которое он имеет в виду. Напротив того, что мы находим у Кабе, Пеккера, Луи Блана и других, как не господствующее, исключительное стремление к удовлетворению индивидуального благосостояния? Без сомнения, они еще не относятся к морали индифферентно, подобно своим будущим последователям. Они еще мечтают дать индивидууму иные наслаждения, кроме наслаждений материальных, а в этом сказывается влияние их времени; но уже у них стремление жертвовать всем для государства необыкновенно уменьшается. Всякий след аскетизма исчезает. Дело идет лишь о распределении, с соблюдением наилучшей или, по крайней мере, считаемой за таковую экономии, всей суммы благ между алчущими их индивидуумами.

Глава четвертая ЭКОНОМИСТЫ-ДИССИДЕНТЫ