Идем в наступление

Здесь же я встретил майора Беспалько. Он подошел и сказал, что ствол шахты завален трупами. А собравшиеся люди — родственники тех, кто погиб или пропал без вести в фашистских застенках.

— Краснодонцы считают, что в шахте после казни могут еще быть живые... — тяжело дыша, сообщил Игнатий Федорович. — Жители сами пытались разобрать завал, но он оказался заминированным.

— Возьмите саперов, окажите необходимую помощь и лично проследите за всем, — попросил я начальника политотдела.

Всякое доводилось видеть на войне солдату: сожженные деревни, где на пепелищах, словно окаменевшие от горя, сидели погорельцы; дороги, по которым брели голодные, бездомные детишки, потерявшие родителей; видели, как горят поспевшие хлеба, а ветер доносит со стороны пожарища вместе с запахом гари едва уловимый запах печеного хлеба; теряли боевых товарищей — только что говорили, спорили, шутили — и нет человека; видели, как рушатся мосты, как вода в реке становится красной от крови.

Но то, чему мы стали свидетелями в Краснодоне, потрясло даже бывалых воинов. [67]

После разминирования из ствола шахты № 5 стали извлекать трупы. Десять, двадцать, тридцать, пятьдесят... Их аккуратно рядами складывали на перемешанный с землей, по-весеннему талый снег. А краснодонцы, несколько часов простоявшие у шахты, осторожно обходили эти застывшие ряды, жадно всматривались в обезображенные, посиневшие лица и шли потихоньку дальше, если не находили близких.

Но вдруг кто-то замирал среди этих безжизненных рядов, глухо вскрикивал, опускался на колени и, обхватив распластанное на мокром снегу тело, тряс его, словно стараясь разбудить погибшего.

— Товарищи бойцы, — говорил на митинге майор Беспалько. — Сегодня мы склоняем головы перед павшими героями Краснодона. Мы скорбим об утрате, но знаем, как знали те, кого больше нет с нами: на место павших встанут другие... Ширится и растет партизанское движение в фашистском тылу. Земля горит под ногами оккупантов: их бьют на фронте, бьют далеко за линией фронта. Идет всенародная война с гитлеровской нечистью. И наш солдатский долг — драться еще лучше, еще больше истреблять фашистских захватчиков... Мы отомстим за вас, герои Краснодона, и навсегда сохраним память о вас... Мы дойдем до логова фашистского зверя, и не будет ему пощады...

* * *

После освобождения Краснодона дивизия активно преследовала разрозненные части и подразделения 302-й и 304-й пехотных дивизий противника в направлении города Ровеньки.

Туда вели две дороги — одна прямая, но плохая, другая — хорошая, но в обход через небольшой донбасский городок Свердловск. Воспользовавшись этой дорогой, можно было быстро развивать успех.

Изучив карту, я убедился, что Свердловск находится примерно в 15 километрах от полосы наступления, как раз в районе нашего соседа слева 333-й стрелковой дивизии, которая отстала от нас примерно на 12–15 километров. Майору Погодаеву я приказал следовать через Свердловск. И предупредил, что разрыв между колонной полка и остальной дивизией будет вдвое больше уставного. [68]

Конечно, рискованно было полку удаляться на такое расстояние, да еще во время распутицы. Но майор Погодаев тоже предпочел выбрать хорошую дорогу и повернул полк на Свердловск, Луганской области.

Навстречу колонне то и дело попадались группы местных жителей. Рискуя жизнью, они вышли встречать своих освободителей. Многие из них оказались хорошими добровольными разведчиками: точно и обстоятельно докладывали Погодаеву и его начальнику разведки старшему лейтенанту О. Т. Джаферу обо всем, что видели на пути, а также о численности немецких гарнизонов в селах и деревнях.

— В Свердловске осталось до роты фашистов и всего два танка. По всему видно — готовятся драпать, — сообщил командиру полка один из таких добровольных помощников.

Майор Погодаев ускорил движение. И действительно, противник, заметив приближение полковой колонны, без боя отошел к Ровенькам.

С наступлением темноты радиосвязь с 610-м полком прекратилась, и нам с начальником штаба дивизии пришлось основательно поволноваться. Однако мы были уверены, что полк в Свердловске, и донесли в штаб армии, что 203-я первой заняла этот город.

...А разведка шла дальше. Вместе с бойцами находилась санинструктор Вера Орлова.

Вере в ту пору едва исполнилось 20 лет. Это была смышленая, общительная и веселая девушка.

— Я счастливая, — говорила она. — Попросилась на фронт — взяли. А знаете, скольким девушкам был отказ? Потом попала в хороший полк. Какие у нас замечательные храбрецы! Горжусь, что довелось воевать рядом с ними.

Бойцы любили своего санинструктора. Кто другой мог так доверительно поговорить с солдатом, успокоить, когда из дома долго не было писем, вселить веру в любимых, оставшихся за тысячи километров... Девушка чувствовала, что ей верят, и была счастлива этим.

...В опустевшем поселке шахты № 9 Орлова сказала Джаферу:

— Товарищ старший лейтенант, вы с разведкой по этой улице идите, а я — по следующей, параллельной. Хорошо? [69]

Осман Дшафер хотел было возразить, но Вера опередила его: