Идентификация

– Мы с Джеймсом тайно встречались два месяца, – говорила я, пристроившись виском к обивке кресла. – Трудно было скрывать от Брэйди. Джеймс у нас часто ночевал, и каждую ночь в три утра он тихонько выходил из комнаты Брэйди и ложился ко мне на кровать. Мы целовались и шептались. Джеймс меня все время смешил. Я не старалась держать свои чувства в тайне, но Брэйди не принял бы наших отношений, да и родители тоже. Поэтому мы только лежали в объятиях друг друга и болтали о том, чтобы сбежать из Орегона.

– Вы занимались сексом? – спросила доктор Уоррен, что-то записывая в карту.

– Нет. Могли, конечно, но не занимались. – Я улыбнулась своим воспоминанием. – Зато много целовались и обнимались.

Я закрыла глаза, сразу оказавшись за много миль отсюда.

– После смерти Брэйди Джеймса терзало чувство вины. Мне было еще хуже. Умей я плавать, может, я бы его спасла. Родной брат готовился к самоубийству, а я ничего не замечала, потому что была влюблена. Первую неделю мы с Джеймсом сторонились друг друга. Я даже глядеть на него не могла.

– Отчего же все изменилось?

– После похорон мать все время плакала, а отец запил. На меня свалилось удвоенное внимание. Родители боялись, что у меня тоже депрессия, а я просто горевала по брату. Брэйди был моим лучшим другом, я мечтала, чтобы он вернулся… – Я с трудом сглотнула. – Но он не вернулся, и не прокатился со мной на колесе обозрения, и так и не научил меня плавать…

Доктор Уоррен подала бумажную салфетку, и я промокнула глаза. Надо же, я и не заметила, что плачу, не чувствовала слез на щеках. У меня все онемело.

– И вот однажды я застала мать в комнате Брэйди – она собирала его одежду. У меня началась истерика при мысли, что его вещи положат в ящик вроде того, в который положили самого Брэйди. Я крикнула матери, что ненавижу ее. – Я опустила голову. – Я не горжусь этим, но я уже задыхалась от эмоционального настроя родителей, а мне требовалось время самой справиться с горем. Они не давали мне скорбеть! На следующий день возле телефона появилась брошюрка Программы. Я поняла, что отныне придется плакать потихоньку, и решила поговорить с Джеймсом – ведь Брэйди завещал нам беречь друг друга.

В школе меня загрузили беседами, терапией, мониторингом. Я чувствовала себя настолько одинокой, что начала опасаться – неужели я и в самом деле заболеваю? Но на той неделе я увидела Джеймса у наших шкафчиков и вдруг поняла, что ужасно соскучилась. Увидев меня, он тут же потопал навстречу и схватил в охапку так, что затрещали кости. Мне хотелось плакать, но я не могла.

– Это здоровые виды демонстрации эмоций, – сказала доктор Уоррен. – Вы могли поговорить с психологами.

Я уставилась на нее – шутит она, что ли? Неужели не знает, какие меры принимаются, чтобы «защитить» нас?

– Считайте что угодно, – сказала я Уоррен. – Но хендлеры хватались за любой повод, лишь бы нас закрыть. Мы жили под постоянной угрозой.

Я отвернулась, вспомнив, с каким облегчением убедилась, что с Джеймсом все в порядке.

– В тот день и на следующий он подвез меня домой. Только вместе мы чувствовали себя нормальными. Уезжая подальше, чтобы выплакаться без посторонних глаз. Шли недели. Мы понемногу начали говорить о другом – о том, чтобы вместе уехать отсюда и больше не расставаться.

Со стесненным сердцем я вспомнила наш первый раз и свой страх. Мы ночевали у реки, лежа в обнимку на одеяле у жаркого костра. Я была влюблена в Джеймса. Закрыв глаза, я вспомнила, как Джеймс жарко поцеловал мне шею, нежно поглаживая мое тело. Вскоре он уже страстно целовал меня, желая больше, чем раньше.

Коленом он раздвинул мне ноги, а я стянула с него футболку, он остановился и сказал, задыхаясь: «Мы не должны…»

Веки были полуопущены, голубые глаза переполняла страсть. Я притянула его к себе и снова принялась целовать, расстегивая ремень. У Джеймса оказался с собой презерватив, то есть он понимал, что это может произойти. И мы воспользовались кондомом – и в тот раз, и потом.

Я открыла глаза и увидела, что доктор Уоррен ждет продолжения. Я не хотела говорить, но просто не могла остановиться. Чуть не плача, я понимала, что это значит. Она украдет и это воспоминание, и сознавать это было невыносимо.

– В ту ночь, когда у нас с Джеймсом впервые был секс, свою роль сыграли не только гормоны. Было отчаяние, печаль и немного боли, а потом вдруг стало прекрасно, и появилась надежда. Это было взаимное обещание беречь друг друга. Джеймс сказал, что любит меня и не допустит, чтобы со мной что-то случилось. – Я задохнулась. – Но я его не защитила. Я очень старалась, но это оказалось мне не по силам. За ним пришли и забрали. И теперь он меня уже не любит.

Я зарыдала, закрыв лицо руками. Больно быть живой. Мне не хотелось жить после такой потери.

– У меня ничего не осталось, – сказала я, не отнимая ладоней от лица. – Я совершенно одна.