Идентификация

Джеймс положил подбородок на сложенные ладони. Он вел себя вполне непринужденно, но не сводил глаз с Миллера.

– В Самптере мы будем отвлекать внимание, – сказал он.

– А если не получится?

Уголки рта Джеймса поползли вверх. Он перевел взгляд с Миллера в очереди на меня.

– Разве я не умею заставить забыть обо всем?

– Джеймс, мне тоже не хватает Лейси, но я не хочу, чтобы что-нибудь…

Он сжал мою руку.

– Да, риск есть, но вдруг она каким-то чудом осталась собой? Миллер должен попытаться, Слоун. Я бы для тебя это сделал.

– А я для тебя, – машинально ответила я. Джеймс помрачнел.

– Не говори так, – резко сказал он. – Даже не думай о таком. – Он отпустил мою руку. – Я покончу с собой, меня даже не довезут до Программы.

Глаза у меня защипало от слез – я знала, что это не пустая угроза. Джеймс не старался меня утешить – бессмысленно. Он не может обещать, что не убьет себя. Никто не может этого обещать.

Полтора месяца назад, когда забрали Лейси, я с большим трудом не ушла в депрессию, которая нас будто поджидает. Депрессия заранее уверена, что у меня ничего не получится и проще опустить руки. Джеймс убеждал меня и Миллера, что Лейси ушла навсегда, будто умерла, и велел нам скорбеть, но втайне. Однако она вернулась, и я не знаю, что чувствовать.

Джеймс молчал, пока Миллер не опустился на свободный стул – еда на подносе подпрыгнула. В столовой было шумно, но тише, чем обычно. Новость о «переводе» Кендры уже разлетелась, все ходят взвинченные.

У выхода из столовой я заметила темноволосого хендлера, который не скрываясь меня разглядывал. Я опустила взгляд на недоеденный гамбургер. Кендра выкрикнула мое имя, когда ее тащили из класса. Она привлекла ко мне внимание хендлеров. Нельзя говорить об этом Джеймсу.

Джеймс уткнулся подбородком мне в плечо и погладил мои пальцы.

– Извини, – пробормотал он. – Я козел. Ты меня простишь?

Я поглядела на него, не поворачивая головы, – светлые волосы курчавятся у шеи, голубые глаза широко распахнуты, взгляд устремлен на меня.

– Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – прошептала я, надеясь, что Миллер не услышит, думая в этот момент о Лейси.

Джеймс обнял меня за талию и развернул к себе, уперевшись лбом в мой лоб и не обращая внимания, что на нас все смотрят. Его дыхание теплом обдавало мои губы.

– Я тоже не хочу, чтобы со мной что-нибудь случилось, – сказал он. – Я буду очень осторожен.

Я закрыла глаза, позволяя теплу его тела прогнать холодный страх в груди.

– Обещаешь?

Он так долго не отвечал, что я уже не ждала ответа, поддавшись мрачным мыслям, что Джеймса у меня могут в любой момент отнять, да и саму меня могут отправить в Программу и навсегда изменить.

Но Джеймс зарылся лицом в мои волосы и крепко прижал к себе. Я забыла, что вокруг люди, забыла даже о Миллере. Мне нужно было это услышать. Джеймс знал, что мне нужно это услышать. Губы шевельнулись у моего уха, и, к громадному облегчению, до меня донеслось тихое:

– Обещаю.

Самптер-Хай походила скорее на больницу, чем на школу. Каменный фасад выкрашен белым, большие прямоугольные окна заделаны наглухо. Перед школой круглая площадка, чтобы подъехавшие автомобили могли высадить пассажира. Мы с Миллером сидели в его джипе на парковке за школой и молча смотрели на вход.

Джеймс планировал уехать с нами, отметившись на последнем уроке, но у нас с Миллером была самоподготовка, и мы улизнули пораньше, воспользовавшись поддельными направлениями. До конца занятий в Самптере осталось всего десять минут, и во мне – и в Миллере – росла тревога перед встречей с Лейси. Я искоса поглядывала на Миллера, который сидел, надвинув кепку на глаза, сжимая руль так, что костяшки пальцев были белые. Я вдруг испугалась, что он не совладает с собой. Зря мы сюда приехали.

– У вас хоть план есть? – спросила я. – Джеймс мне ничего не говорит.

Миллер будто не слышал, глядя через лобовое стекло.

– Ты знала, что Лейси натуральная блондинка? – спросил он вдруг. – Она вечно красилась в этот красный цвет, вот я и думал, что она крашеная шатенка, пока не увидел старую фотографию. Дурак я, что не сразу понял, да? Мог бы и понять.

Я помню, как в первом классе Лейси ходила с золотистыми хвостиками. Миллер, можно сказать, нашел, из-за чего сокрушаться, но я видела, что он искренне себя корит, будто эта мелочь, знай он ее, могла спасти Лейси от Программы.

– Она любила тебя, – прошептала я, хотя говорить это сейчас было почти жестоко. – У вас все было по-настоящему.

Миллер улыбнулся, но в улыбке сквозила боль.

– Если не помнить, то ничего как бы и не было. А если она не вспомнит… – Не договорив, он снова уставился на огромное здание.

Я думала о Лейси, которую мы знали до Программы, с кроваво-красными волосами, в облегающих черных платьях. Она была стихийна и неудержима, вроде природного катаклизма, но и харизматична. До самой Программы Лейси вела себя не как все, а мы помалкивали в надежде, что само пройдет. Мы ее подвели.