Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Таким образом, планов было немало, но их реализация оказалась в тесной зависимости от идеологических процессов, проходивших в стране. В 1948 г. развернулась кампания по борьбе с «буржуазным объективизмом». Одним из ее лозунгов в исторической науке стала борьба с отсутствием принципиальной партийности в анализе наследия буржуазных историков, как отечественных, так и зарубежных. Официальные идеологи стремились усилить критический элемент в изучении истории исторической науки, историографические исследования интересовали их только с позиции утверждения единственно верной точки зрения на исторические события. Форменному разгрому подверглись книги Рубинштейна[1598] и Вайнштейна[1599]. Критические выпады прозвучали в адрес работ С. Н. Валка[1600], А. И. Андреева[1601]и А. И. Яковлева[1602]. Все они обвинялись в том, что не сумели показать коренного отличия советской исторической науки от предшествующей. Наоборот, они указали на то, что советские историки являются продолжателями традиций дореволюционной науки. Была свернута работа А. А. Зимина над диссертацией, посвященной В. О. Ключевскому[1603].

Для уяснения директив идеологических органов любопытно рассмотреть выступление Е. Н. Городецкого на обсуждении «Русской историографии» Н. Л. Рубинштейна в Министерстве просвещения в мае 1948 г. Городецкий работал тогда в Отделе науки Управления пропаганды и агитации в должности заместителя заведующего. Таким образом, он выступал в роли транслятора официальной точки зрения. Отнюдь не случайным было то, что его выступление оказалось последним, как бы подводящим итоги совещанию.

Городецкий с удовлетворением указал на то внимание, которое вызвало обсуждение книги. Он дал понять, что обсуждение книги Н. Л. Рубинштейна — это повод разобрать сложившуюся ситуацию в исторической науке в целом, которая имела все признаки неблагополучия. Далее он подчеркнул, что историографические вопросы тесно связаны с общеметодологическими проблемами: «…Историография — это теоретическое осмысливание исторических процессов и всего хода исторической науки». В данном случае подразумевалось, что историограф должен следить за методологической чистотой, бороться против «протаскивания буржуазной идеологии, буржуазный теорий в работах советских историков»[1604]. Особенное беспокойство докладчика вызывало некритическое отношение советских специалистов к теориям дореволюционных историков: «Обсуждение вопросов историографии — это прежде всего выяснение нашего отношения к наследству, доставшемуся нам от дворянской и буржуазной историографии. Этот вопрос имеет актуальное значение, ибо за последнее время выявилась тенденция искать родство не в революционных демократических традициях русской исторической науки, а в дворянской и буржуазной историографии»[1605]. Итак, зафиксируем первое положение: советская историография — наследник не академической (буржуазной) дореволюционной историографии, а ее альтернативы в лице революционных мыслителей. Далее оратор обрисовал ту роль, которую должен был бы играть в советской исторической науке историограф: «Историограф в нашей стране — фигура большая. Это не просто историк, а историк, который должен стоять на голову выше рядового ученого. Историограф выносит свой приговор историкам прошлого. Но не только в этом заключается его задача. Он направляет историков, он их учит, он выдвигает новые задачи, он является и судьей историков прошлого и учителем историков современности»[1606]. Перед нами второе положение: историограф — это контролирующий элемент системы, его задача выступать в роли регулятора и даже цензора.

Итак, историкам-историографам было отчетливо указана та роль, которую они должны были играть в советской исторической науке. Очевидно, что многие тенденции, наметившиеся ранее, не вписывались в новые требования. Не нашло понимание и стремление изучить научное творчество разных представителей исторической науки, а не узкого круга идеологически приемлемых персоналий.