Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

«среди тысяч имевших к нему отношение бумаг (включая материалы НКВД) ‹…› никто не обнаружил пока ждановских санкций и инициатив по политическому преследованию тех или иных конкретных граждан. Не попадались его автографы противоправного характера и опрошенным нами прокурорам и судьям, осуществлявшим реабилитацию жертв сталинского режима. Только что, наконец, мы получили и, можно считать, официальное заключение самых компетентных органов – прокуратуры Союза и КГБ СССР: “Документов о личной причастности А.А Жданова к репрессиям 30–50-х годов не обнаружено”. Он очень многое знал о репрессиях – факт, не боролся против них, а всемерно восхвалял политику Сталина – тоже факт. Но назвать его даже одним из активнейших участников сталинского террора мы сегодня не можем»[176].

Затем они повторили: «Мы санкций и инициатив Жданова не обнаружили, хотя очень настойчиво их искали»[177].

Однако, факт отсутствия доказательств – не доказательство отсутствия факта. Кроме того, должность Секретаря ЦК действительно являлась серьезной причиной – получая ежедневно положенные по должности телефонограммы и шифрограммы, пакеты документов Секретариата ЦК (Сталин согласовывал с ним очень многие серь-езные государственные, партийные и кадровые вопросы), Жданов был и без того перегружен.

Уже в военное время деятельность Жданова в Ленинграде не была публичной, а почти полное отсутствие его голоса в репродукторе объяснялось современниками тем обстоятельством, что война с Германией пошатнула позиции Жданова в глазах Сталина (поскольку Жданов якобы был сторонником Германии, то он старался не «высовываться», хотя это не очевидно[178]). Такое мнение бытовало в военном и послевоенном Ленинграде; обладающая удивительной политической проницательностью О. М. Фрейденберг[179] писала в своем дневнике относительно отсутствия наместника власти в репродукторе: «Жданова совершенно не было слышно, потому что он был сторонником Германии против Англии, и со времени войны его держали на голосовой диэте»[180].

Действительной же причиной было то, что Жданов испытывал панический страх, настоящую фобию перед налетами вражеской авиации, и почти всю войну, находясь в Ленинграде, он провел в бункере глубокого залегания на территории Смольного, который был построен метростроевцами в самом начале войны.