Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

К счастью, изъятые в 1981 году из второй книги письма Клюева к Блоку смогли все же выйти в свет, хотя часто такие цензурные изъятия оказываются фатальными для научных работ и их авторов: наука не стоит на месте, материал публикуется другими, устаревает, становится неактуальным… Все же эти сто страниц Константина Азадовского не погибли; они вошли в 4-ю книгу того же блоковского тома, вышедшую в свет в 1987 году (работа переиздана в 1993 году отдельной книгой).

Конечно, основная причина состоявшейся в 1987 году публикации – изменение общей ситуации в стране (хотя и в 1987 году продолжались приговоры по антисоветским статьям). Но формально, по советскому законодательству, к тому моменту, когда том вышел в свет, с Азадовского по истечении трех лет (считая с даты освобождения из мест лишения свободы) была снята (погашена) судимость. То есть он «как бы» и не должен был рассматриваться как уголовный преступник. Конечно, для власти этого «как бы» никогда не существовало – ведь судимость является несмываемым пятном, – но для научной редакции этого было достаточно, чтобы издать в свет долгожданную работу, тем более в 1987 году.

«The Azadovsky defence committee»

Конечно, наибольший общественный резонанс арест и суд над Азадовским вызвали на Западе. Этому в немалой степени способствовала массовая эмиграция 1970-х годов – так называемая «третья волна», к которой принадлежали и деятели русской культуры, составлявшие ее гордость и цвет. Многие из них знали Азадовского лично, а потому восприняли его арест близко к сердцу и стали думать, как и чем они могут помочь. Это в значительной степени предопределило общественную реакцию в ряде западных стран.

Наиболее активное участие в создании и работе «The Azadovsky Defence Committee» – именно так они стали называть себя – приняли Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Владимир Марамзин, Сергей Дедюлин и некоторые другие ленинградцы, оказавшиеся за границей.

Здесь необходим краткий комментарий. Если отношения Азадовского с Бродским в комментарии не нуждаются, то стоит сказать несколько слов об остальных. С Сергеем Довлатовым Азадовский познакомился в годы учебы на филологическом факультете, и долгое время они были в одной компании. Сергей Дедюлин был близким другом Михаила Балцвиника. Владимир Марамзин хорошо знал Азадовского по кругу ленинградской литературной молодежи; незадолго до своего ареста, оказавшись в Петрозаводске, он несколько дней гостил у него.

Уже 1 января 1981 года парижская «Русская мысль» сообщила в колонке новостей про обыск на квартире Азадовского. Затем настало время тех, кто готов был выступить не анонимно, а лично от себя. Особенно здесь нужно выделить Иосифа Бродского, чей голос был крайне важен. Лев Лосев, автор биографии Бродского, пишет: «Бродский, при всем его прокламируемом презрении к политике, при всей сложности поэтического мышления, которой соответствовал подчас эпатирующий парадоксализм его эссеистики и публичных выступлений, невольно оказался в роли представителя мыслящей России на Западе. Признавал он это или нет, но общественным темпераментом он обладал и то и дело оказывался втянутым в события политической жизни». И поскольку сам Бродский осознавал вес и значимость своего голоса, он не замедлил вступиться за своего единомышленника.

15 января 1981 года «Русская мысль» напечатала интервью, которое он дал по телефону Владимиру Марамзину. Затем этот текст был перепечатан Сергеем Довлатовым в русскоязычной нью-йоркской газете «Новый американец»: