Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Еще ранее, 6 января 1981 года, отдельное письмо прокурору города направил академик Михаил Павлович Алексеев – председатель Пушкинской комиссии АН СССР и председатель Международного комитета славистов. Несмотря на высокое положение в советской научной иерархии, сделать такой воистину ответственный шаг было для него непросто. В том, что академик решился на это, сказались несколько обстоятельств. Вероятно, уговоры А.В. Лаврова, который был в тот момент его референтом в Пушкинском Доме. Но прежде всего, по-видимому, те личные воспоминания, которые связывали Михаила Павловича с отцом Кости. Ведь именно Азадовский-старший в 1927 году пригласил М.П. Алексеева, тогда работавшего в Одесской публичной библиотеке, в Иркутский университет, где он вскоре стал профессором, а в 1933 году – опять же при посредничестве М.К. Азадовского – Алексеев перебрался в Ленинград. То есть можно без преувеличения сказать, что своей блестящей карьерой будущий академик был в немалой степени обязан именно Азадовскому-отцу.

К тому же перед глазами М.П. Алексеева, да и многих, кто помнил кампанию по борьбе с космополитизмом 1949 года и ее последствия, стоял немым укором Марк Константинович – затравленный, больной, несчастный, умерший с чувством напрасно прожитой жизни. Тогда Михаил Павлович проявил малодушие, хотя занимаемые им должности (в том числе декана филологического факультета ЛГУ), казалось бы, позволяли ему даже в то жестокое время протянуть своему другу руку помощи. И вот в начале 1981 года у М.П. Алексеева появилась возможность – спустя тридцать лет! – хоть как-то оправдаться перед семьей своего бывшего благодетеля. И Михаил Павлович пишет отдельное письмо на официальном бланке Международного комитета славистов. Изложив подготовленные А.В. Лавровым тезисы, он добавляет еще один абзац, который красноречиво свидетельствует о его нравственном поступке:

Я знаю К.М. Азадовского как серьезного ученого и педагога, выпустившего в свет около сотни печатных работ, многие из которых стали значительным вкладом в филологическую науку, и ручаюсь за его надлежащее поведение во время следствия и судебного разбирательства. С семьей Азадовских я поддерживаю отношения в течение многих десятилетий, а с М.К. Азадовским меня связывали долгие отношения личной дружбы и научного сотрудничества.

И, наконец, еще одно письмо в защиту Азадовского написали сотрудники кафедры иностранных языков ЛВХПУ, которой он руководил до ареста. При этом, что крайне важно как свидетельство общественной реакции на обвинения, предъявленные Азадовскому, – это письмо подписали все (!) члены кафедры. Кстати сказать, Азадовский был не самым покладистым завкафедрой; однако чувство вопиющей несправедливости сплотило тогда всех его сослуживцев. Письмо было адресовано опять-таки прокурору Ленинграда С.Е. Соловьеву, а копия направлена следователю Е.Э. Каменко: