Идеология и утопия

Образ мира составляет здесь уже некое структурное единство, а не простое многообразие. Здесь существует однозначное соотнесение с субъектом, но не с конкретным субъектом, а с воображаемым «сознанием вообще». Здесь – особенно очевидно это у Канта – ноологической уровень отделен от чисто психологического. Здесь совершается, наконец, первое разрыхление в противовес устоям онтологического догматизма, для которого «мир» существует как бы пригвожденным, вне зависимости от нас.

Второй шаг был сделан, когда это тотальное (но еще надвременное) «видение идеологии» было историзировано. Это – преимущественно дело исторической школы и Гегеля. Историческая школа и, в еще большей степени, Гегель также отправляются от того, что представление о мире есть некое единство, которое может быть постигнуто лишь в соотнесении с познающим субъектом. Однако только теперь к этому положению присоединяется решающая для нас мысль, что это единство преобразуется в своем историческом становлении. В эпоху Просвещения субъект – носитель единого сознания выступал как некое совершенно абстрактное, надвременное, надсоциальное единство, как «сознание вообще». Здесь народный дух становится представителем уже исторически дифференцирующихся единств сознания, полное высшее единство которых являет собой у Гегеля «мировой дух». Таким образом, постоянный рост конкретизации философского видения происходит посредством все более полной рецепции новых идей, разработанных в политико-историческом размежевании с жизнью; все дело в том, что здесь наконец продумывается до конца и прослеживается вплоть до своих имплицитных предпосылок то, что сначала возникло в качестве непосредственной данности реальной жизни. Следовательно, не философия открыла историзм духа (так называемое «историческое сознание»), а политическая жизнь того времени. Реакция против неисторического мышления периода Французской революции оживила интерес и импульс к более глубокому пониманию историчности. И замена общечеловеческого, абстрактного носителя представления о мире (сознания вообще) значительно более конкретным субъектом, национально дифференцированным «народным духом», по существу произошла не в области философии и истории духа – здесь она была лишь следствием изменения общей мировоззренческой атмосферы. Это изменение; безусловно, связано с эмоциональным сдвигом периода наполеоновских войн и последующих лет, когда по существу зародилось национальное чувство. Этот вывод в его общей формулировке должен быть признан правильным, несмотря на то что для обеих этих идей – историчности и «народного духа» – могут быть, как всегда в подобных случаях, найдены «предшественники» в прошлом[32]

Точно так же последний и решающий шаг в создании современного тотального понятия идеологии связан с историческим и социальным процессов. С того момента, когда носителем историзированного теперь сознания (духа) стал вместо народа или нации класс, та теоретическая традиция, о которой шла речь выше, восприняла сложившуюся тем временем на социальной и политической основе точку зрения, согласно которой структура социального организма и соответствующие ему явления духовной жизни видоизменяются в направлении, определяемом социальными моментами.

Подобно тому как раньше «сознание вообще» было вытеснено исторически дифференцированным народным духов, теперь это все еще слишком широкое понятие народного духа заменяется понятием классового сознания, вернее классовой идеологией. Тем самым мысль движется в своем развитии двумя путями: с одной стороны, она создает синтезирующий процесс концентрации, в ходе которого бесконечное многообразие мира обретает в понятии сознания единый центр; с другой – движение мысли способствует увеличению пластичности и гибкости того единства, которое обрело в этом синтезирующем процессе слишком жесткие и схематические черты.